Сиятельный

Мой приятель развлекал публику декламацией собственных стихов; публика внимала ему со странным для подобного места благоговением.

Разрази меня гром! Только Альберт мог увлечь посетителей борделя и шлюх балладой о любви!

— Леопольд! Спаситель! — обернулся ко мне поэт. — Ты гений! Ты зришь в самую суть! У меня открылось второе дыхание!

Оставив собутыльников, Брандт отошел к стойке бара и опрокинул в себя остававшееся в бокале вино. Небрежно вытер губы шейным платком и с нескрываемой гордостью произнес:

— Я стал прежним! — и сразу добавил: — Вина!

Рядом немедленно оказался предупредительный халдей, он наполнил бокал Альберта и выжидающе посмотрел на меня. Я отпустил его взмахом руки, но поэта уже несло, он потребовал:

— Лимонада моему другу! — и тем самым обеспечил моей персоне пристальное внимание всей почтенной и не очень почтенной публики.

Но лимонад оказался хорош. Я осушил стакан, позволил наполнить его вновь и тихонько спросил поэта:

— Где мы можем поговорить наедине?

Альберт отвел меня в отгороженный от основного зала альков, плюхнулся на заваленный надушенными подушками диван и приник к бокалу с вином. Я уселся рядом и выпил лимонада. Холодный напиток умиротворяющей прохладой разлился по телу и прогнал нервозность.

— Лео? — встрепенулся Альберт, чрезвычайно удивленный затянувшейся паузой. — Ты хотел поговорить?

— Да. Держи, — и я передал поэту его студенческий перстень.

— Мать честная! — обрадовался Альберт. — Ты нашел его? Куда он завалился, под трюмо?

— Неважно.

Альберт попытался надеть перстень на искривленный мизинец, нисколько в этом не преуспел, попробовал примерить его на другую руку, но вновь безуспешно. Тогда он вытащил из жилетного кармана серебряные часы, прицепил злополучное кольцо на цепочку и моментально потерял к нему всякий интерес.

— Я твой должник, Лео! — тем не менее уверил меня поэт.

— Не без того, — подтвердил я и вздохнул: — Кстати, насчет Киры…

— Киры? — встрепенулся Альберт. — Как она тебе? Отличная фигура у девочки. А какая страстная! Не хочешь познакомиться с ней поближе? Не пожалеешь, поверь мне!

Я только покачал головой, не став упоминать, что уже познакомился с Кирой куда ближе, чем когда-либо знал ее Альберт.

Зачем? Ценность потерянного перстня, равно как и внезапно вспыхнувшая в его сердце любовь, были распалены чарами, а после смерти «музы» поэт стал самим собой — расчетливым и циничным дамским угодником, безмерно талантливым и ничуть не менее ветреным.

— Так что с Кирой? — спросил Альберт.

— Она не хочет стеснять тебя, — сообщил я поэту. — Хочет дать тебе время прийти в себя.

Поэт с нескрываемым сомнением посмотрел на меня, но выпивка снизила критичность мышления, и Альберт лишь махнул рукой.

— Чертовски удачное стечение обстоятельств! — рассмеялся он после недолгих раздумий. — Если начистоту, Леопольд, ее общество уже начало меня тяготить.

— А мое? — спросил я.

— Да никогда!

— Тогда с тебя десятка.

Тут Альберт глянул на меня с неприкрытым сомнением.

— Ты, помнится, занимал у меня на днях? — прищурился он, поглаживая свою песочного цвета бородку.

— Это сверх того, — безапелляционно заявил я, забрал банкноту и спрятал ее в бумажник. Потом передал поэту блокнот и карандаш. — Будь добр, — попросил приятеля, — напиши кое-что для меня…

— Хочешь получить автограф? Серьезно?

— Пиши: «Я, Альберт Брандт, поручаю Леопольду Орсо отыскать принадлежащее мне имущество, а именно — кольцо студенческого братства Мюнхенского университета, и в соответствии с уложением о частной сыскной деятельности принимаю на себя ответственность…»

На этом месте поэт запнулся, но я уверил его:

— Альберт, это обычные формальности и не более того, — и нисколько не покривил при этом душой, просто забыл упомянуть о двух свежих покойниках.

Но это же не может считаться обманом, ведь правда?

Часть третья Лис. Страхи и страхи

1

Лучшая защита — это нападение. Не я это придумал, но мысль стоит того, чтобы повторять ее почаще. Хотя, если разобраться, на самом деле «лучшая защита» — не попадаться.

Просто избегайте внимания стражей порядка, и вам не понадобятся дорогие адвокаты, фальшивые алиби и деньги на подкуп несговорчивых свидетелей. Но если уж наследили, то последнее дело — надеяться на случай и пускать ситуацию на самотек. Нападайте — или моргнуть не успеете, как очутитесь за решеткой.

Мне как никому другому было известно, сколь непросто остаться вне поля зрения якобы неповоротливой махины правосудия, поэтому после разговора с Альбертом Брандтом я не поехал домой лечить расшатанные нервы крепким чаем и бисквитом, а отправился прямиком в Ньютон-Маркт. И отправился с уже готовым заявлением о раскрытии преступления. Отдал тоненькую стопку бумаг дежурному констеблю, уселся на жесткую лавку подальше от прикованного к поручню забулдыги и приготовился к долгому ожиданию.

Не волновался ничуть.