Силь

— И мы добили орков и освободили от них Город Людей — потому что Грахель нас призвал на помощь, — закончил Дагнир свою речь. — Жаль, что мы не сумели прийти раньше.

— А как же принцесса? — спохватилась Миралисса. — Её… выдали замуж?

— Пока нет. Потому что принц слишком сильно головой приложился — и до сих пор находится в лечебнице. Но к свадьбе всё идёт — поэтому принцесса просила вернуть Грахелю этот его подарок, в знак памяти о ней, — и седовласый указал на обруч, украшающий голову Миралиссы.

Миралисса коснулась обруча, на мгновение представив себе, как он смотрелся на голове гномки — и, обернувшись к зеркалу, ахнула. Его поверхность отражала не внутреннее убранство живого деревянного дома и эльфов в ней — а каменную гномью комнату с находящейся в ней девушкой. Вне всякого сомнения, это была она. Принцесса.

— Заклинание Дальнего Взора! — восхищённо пробормотал Дагнир, но эльфийка его не слышала. Она наблюдала за гномкой, которая, ничего не видя перед собой, затуманенными глазами уставясь в пустоту, перебирала струны лютни и что-то негромко напевала. Эльфийка прислушалась… и сама не заметила, как потихоньку начала подпевать:

Что мне все клятвы королей?
Ветер их уносит.
Под сенью спящих тополей
Светел был мой день…
Ты
в мой сон ворвался,
Как весенний луч…

Голос гномьей принцессы окреп, взвился ввысь — и на её лице отразилось выражение отчаянной решимости. Миралисса, чью душу глубоко затронули слова этой песни, в унисон с гномкой запела в полный голос:

Пусть
Не долг, а сердце все решит!
В путь
Меня ведет моя любовь!
Промчались годы, словно час,
И я проснулась лишь сейчас,
И отвоюю то, что мне принадлежит!

Миралисса резко оборвала песню и развернулась по направлению к открытому окну, где она совершенно определённо увидела искажённое непонятным выражением лицо Элла.

— Извините меня! — выкрикнула эльфийка и выскочила наружу, но успела увидеть лишь быстро удаляющегося по направлению к лесу эльфа, на плече которого висел тяжёлый боевой лук. И когда Миралисса поняла, в какую сторону движется Элл, её охватила дрожь. Он, преисполненный мрачной решимости, мчался точно в том же направлении, в котором несколько ранее ушли Дон и Грахель.

— Нет!!! - бессильный крик эльфийки лишь всколыхнул ветви деревьев.

* * *

— Вот так мне и удалось узнать, что следует противопоставить гномьему хирду, — бывший главнокомандующий отхлебнул из фляги и протянул её сидящему рядом Шаману. — И хоть использование этих знаний и лишило меня всего — я ни о чём не жалею!

Орк замолчал и вновь уставился вверх — на звёзды. Несмотря на все трагические события и неудачи последних дней, ему было хорошо. Лучше, чем когда бы то ни было ранее. Осознание неизбежности смерти, либо от рук соплеменников-орков, либо от кого-то из встреченных здесь эльфов, гномов или людей — странным образом раскрепостило его сознание. Орк чувствовал себя так, будто у него на шее раньше висел тяжёлый камень, но тут чья-то добрая душа обрезала верёвку, и стало так легко… Запредельно легко. Ничего не приходилось опасаться, не о чем было беспокоиться — самое худшее уже свершилось. Жизнь скоро должна была прерваться — и каким же прекрасным теперь казалось ему всё вокруг, как ценил он каждое мгновение, стремясь ощутить его во всей полноте… Какими прекрасными выглядели звёзды, сияющие в высоте, и какое живейшее удовольствие доставляла беседа с Шаманом, в ходе которой орк выложил всё, что скопилось у него на душе — все мысли, чувства и устремления.

И это прекрасно, — подумал бывший главнокомандующий. — Впервые я говорю с собеседником искренне, не контролируя каждое слово — из опасения, что на меня в суд подадут… Предыдущие мои беседы больше всего напоминали ужение рыбы, и дружеского в них было ничуть не больше, чем в рыболовных крючках. А говорить всё, что хочешь, не играя словами — это так необычно… и так прекрасно!

Орк перекатывал утекающие в реку бытия мгновения жизни и любовался ими, как гном-ювелир любуется игрой света в гранях алмазов, лежащих на его ладони. И никогда он не любил жизнь больше, чем сейчас! Сейчас, когда он почти потерял её.

— Мой старый учитель неоднократно повторял, — тихо отозвался Шаман, — что лишь потеряв всё, мы можем обрести подлинную свободу.