Сила может действовать на расстоянии, и, соответственно, человек, овладевший этим искусством, может оказывать воздействия на других людей, а при определенной искусности, и на вещи, на расстоянии, не касаясь их. Очевидно, это как раз связано с тем, что сила, как среда, разлита по всему пространству, а человек имеет органы, приспособленные для ее использования.
При этом столь же очевидно и то, что для большинства людей такое искусство недостижимо, что свидетельствует не об отсутствии силы или ее полевой природы, а о низком уровне культуры самоосознавания и о непонимании собственной природы современным человеком.
Очень похоже, что для овладения силой необходимо овладеть собственным устройством и развить тот условный орган, который может собирать силу из пространства и направлять ее в таком виде на нужные действия.
Вот это и есть главная задача овладения искусством собирания силы.
Часть вторая
Сила русского языка
Показав в первой части книги, что сила давно и обильно изучается этнографией, я хочу показать, что в не меньшей мере она является и предметом языкознания. Тем более, что я все равно нуждаюсь хоть в каком-то исходном определении, чтобы начать работу.
Однако названием этой части я хочу показать, что сила – это весьма непростой предмет, и любые его определения будут страдать от недостаточной глубины, поскольку наш язык позволяет отражать многоуровневость понятий. Определяя такое понятие, как сила, он как бы все время намекает, что слов для ее понимания недостаточно.
И вот, задавшись целью выявить, как русский язык определяет силу, я сразу оказываюсь в положении человека, говорящего о том, что сам по себе язык тоже обладает силой, хотя бы сказать в одном высказывании больше, чем говорят отдельные слова. Но и это утверждение тут же раскрывается в глубину, потому что язык – это не только грамматика, заполненная лексикой, это еще и речь. И язык как речь, безусловно, обладает еще какой-то силой, причем, иной, по сравнению с собственной силой языковых возможностей.
Думаю, самой по себе силы русского языка во множестве ее видов и проявлений хватило бы на большое и полноценное исследование. Однако у меня гораздо более скромная задача – так или иначе нащупать некое понятие о силе, способное породить приемлемое определение этого явления, чтобы было что уточнять, собирая данные новых наблюдений.
Глава 1. Невидимые органы и субстанции
Около полувека тому назад языковеды обратили внимание на одну странность: если исходить из общепринятого мировоззрения, то человек выглядит таким, как его описала наука, но если прислушаться к родному языку, то выявляется очень сильное несоответствие с научной картиной. И не в том, что народные представления могут говорить о чудесах или волшебстве, а прямо в самом построении языка, в его грамматике и семантике. Язык описывает человека не так, как наука!
А это значит, что народ видел человека иначе, чем мы сейчас, и с этим видением жил тысячи, если не десятки тысяч лет!
Допустим, народ говорит о душе. Это можно отбросить, как суеверие. Как и то, что он говорит о духе. Но вот то, КАК народ говорит о них, отбросить уже нельзя. И говорит он о душе или сердце, как о неких органах, скрытых в грудной клетке, но ведущих себя совсем не так, как физическое сердце.
А о духе он говорит так, что языковеды теряются, и могут использовать для него лишь иноязычное слово «субстанция», потому что дух описывается совсем не как орган, а скорее как газ или особая жидкость, заполняющие внутреннее пространство человека. И это уже не домыслы, это языковой факт, в котором отражаются совсем иные и образ мира, и сам мир.
То же самое относится и к силе, из-за чего так трудно найти ее полноценное языковедческое определение.
«