Сила безмолвия

Мы с трудом дотащились до машины, дон Хуан тяжело опирался на мою руку, пыхтя и останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы перевести дыхание. Официант стоял в дверях, словно желая убедиться, что я не дам дону Хуану упасть.

Понадобилось две или три минуты, чтобы усадить дона Хуана в машину.

— Скажи, чем я могу помочь тебе, дон Хуан? — умолял я.

— Разверни машину, — велел он запинающимся, едва слышным голосом, — мне надо в другой конец города, в магазин. Там меня знают. Там мои друзья.

Я сказал ему, что не имею понятия, о каком магазине он говорит. Дон Хуан начал что-то шептать бессвязно, у него началась истерика. Он яростно бил ногами о пол машины и, надувая губы, сплевывал прямо себе на рубашку. Потом у него наверняка был момент ясного сознания. Я был ужасно расстроен, наблюдая, с каким усилием он пытается привести в порядок свои мысли. В конце концов ему удалось объяснить мне, где находится нужный магазин.

Мой дискомфорт достиг наивысшего предела. Я боялся, что припадок дона Хуана окажется гораздо серьезнее, чем я думал. Мне захотелось вылечить его, отвезти к родным или к его друзьям, но я не знал их. Я не знал, что мне делать дальше. Я развернулся и поехал к магазину, который, как он сказал, был на другом конце города.

Я подумывал о том, чтобы вернуться в ресторан и спросить у официанта, не знает ли он родных дона Хуана. Я надеялся, что кто-нибудь в магазине узнает его. Чем больше я размышлял о своем неловком положении, тем больше начинал жалеть себя. Дону Хуану приходил конец. У меня появилось ужасное чувство потери, чувство судьбы. Мне будет не хватать его. Но чувство потери сходило на нет от досады, что при худшем исходе все заботы о нем свалятся на мои плечи.

Я колесил почти час, высматривая магазин, и не мог найти его. Дон Хуан признался, что, возможно, он ошибается и что магазин может быть в другом городе. Вот тогда я полностью выдохся и понятия не имел о том, что делать дальше.

В моем нормальном состоянии сознания у меня всегда было странное чувство, что я знаю гораздо больше, чем говорит мне мой рассудок. Теперь же под влиянием его умственного кризиса я был уверен, не зная почему, что его друзья ждут дона Хуана где-то в Мексике, хотя не знал, где именно.

Мое изнеможение было более чем физическим. Это была смесь заботы и вины. Меня тревожило, что я связался с хилым стариком, который, как я теперь знал, по-видимому, был смертельно болен. И я чувствовал вину от того, что оказался неверным ему.

Я остановил машину около береговой черты. Потребовалось около десяти минут, чтобы вытащить дона Хуана из машины, мы пошли к океану, но стоило нам приблизиться к нему, как дон Хуан шарахнулся в сторону и отказался идти дальше. Он шептал, что воды залива Гуаямос пугают его.

Он повернулся и повел меня к большому квадрату — пыльной площади, на которой не было даже скамеек. Дон Хуан опустился на бордюр. Пылеуборочная машина прошла мимо нас, вращая стальными щетками, а так как вода не увлажняла их, я задохнулся, кашляя, в облаке пыли.

Ситуация настолько беспокоила меня, что в моем уме мелькнула мысль, а не бросить ли мне его прямо здесь. Я даже смутился, осознав такую мысль, и похлопал дона Хуана по спине.

— Ты должен сделать усилие и сказать, куда мне везти тебя, — сказал я мягко, — куда ты хочешь пойти со мной.

— Я хочу, чтобы ты пошел к черту, — ответил он ломаным, скрипучим голосом.

Услышав его ответ, у меня появилось подозрение, что дон Хуан, возможно, и не страдает от приступа, а просто переживает какое-то другое разрушительное состояние, которое лишило его ума и сделало буйным.

Внезапно он встал и пошел от меня. Я отметил, каким слабым он выглядел. Он постарел за несколько часов. Присущая ему энергия иссякла, и теперь я видел перед собой ужасно старого и немощного человека.

Я поспешил помочь ему. Волна огромной жалости затопила меня. Я увидел себя старым и слабым, почти неспособным передвигаться. Это было невыносимо. Я был готов заплакать, но не из-за дона Хуана, а из-за себя. Я поддерживал его за руку и молча пообещал, что буду присматривать за ним, что бы там ни случилось.

Я погрузился в мечтательные самосожаления, когда вдруг почувствовал цепенящую силу пощечины. Прежде чем я пришел в себя от неожиданности, дон Хуан ударил меня по шее. Он стоял лицом ко мне, дрожа от бешенства. Его губы были полуоткрыты и бесконтрольно дрожали.

— Кто ты? — крикнул он натянутым голосом.

Он повернулся к куче зевак, которые собрались к этому времени.

— Я не знаю, кто этот человек, — сказал он им. — Помогите мне. Я одинокий старый индеец. А он чужак и хочет убить меня. Они все ищут одиноких старых людей и убивают их для удовольствия.

Поднялся шум неодобрения. Несколько молодых, здоровенных парней смотрели на меня с явной угрозой.

— Что ты делаешь, дон Хуан? — спросил я его как можно громче. Мне хотелось убедить толпу, что я с ним.

— Я не знаю тебя, — закричал дон Хуан, — оставь меня в покое.

Он повернулся к толпе и попросил помочь ему. Он просил подержать меня, пока не придет полиция.