Сила безмолвия

Он подтолкнул меня, как бы выпрямляя мне плечи, а затем стал пристально смотреть мне в глаза. Мое внимание немедленно сконцентрировалось на его словах.

— Посмотрим, как ты это понимаешь, — сказал он. — Только что я объяснил, что сдвиг точки сборки происходит сам по себе. Но я сказал также и то, что присутствие нагуаля вызывает сдвиг точки сборки ученика, и что способ, с помощью которого он маскирует свою безжалостность, — или способствует, или препятствует этому сдвигу. Как бы ты разрешил это противоречие?

Я признался, что как раз собирался спросить его об этом противоречии, поскольку осознал его существование. Но я бы и думать не посмел о том, чтобы разрешить его. Я же не практикующий маг.

— Но кто же ты тогда? — спросил он.

— Я студент, изучающий антропологию, который старается разобраться, чем занимаются маги, — сказал я.

Такое заявление не совсем соответствовало истине, но не было и ложью. Дон Хуан смеялся безудержно. — Слишком поздно ты спохватился, — сказал он. — Твоя точка сборки уже сместилась. Именно такой сдвиг и делает человека магом. Он заявил, что это кажущееся противоречие на самом деле является двумя сторонами одной медали. Нагуаль вызывает сдвиг точки сборки тем, что помогает разрушить зеркало саморефлексии.

Но это все, что может сделать нагуаль. Реальным сдвигом занимается дух, абстрактное. Нечто такое, чего нельзя увидеть или почувствовать, чего, казалось бы, нет, но что реально существует. По этой причине маги утверждают, что точка сборки смещается сама собой. Но они также говорят, что ее сдвигает нагуаль. Нагуаль, будучи проводником абстрактного, имеет возможность выражать его посредством своих действий.

Я вопросительно взглянул на дона Хуана.

— Нагуаль смещает точку сборки, и все же не он сам делает это, — сказал дон Хуан. — Или, возможно, более подходящим будет сказать, что дух проявляется в соответствии с безупречностью нагуаля. Дух может смещать точку сборки в результате простого присутствия безупречного нагуаля.

Он сказал, что ему хотелось бы прояснить все это, поскольку в случае неправильного понимания это ведет нагуаля назад к самозначительности и, таким образом, к его разрушению.

Переведя разговор на другую тему, он сказал, что, поскольку дух не имеет ощутимой сущности, маги имеют дело скорее с особыми примерами и способами, с помощью которых они могут разбить зеркало саморефлексии.

Дон Хуан заметил, что в связи с этим важно понять практическую ценность различных способов, посредством которых нагуаль маскирует свою безжалостность. Он сказал, что, например, моя маска великодушия пригодна, чтобы иметь дело с людьми на поверхностном уровне, но бесполезна для разрушения их саморефлексии, поскольку вынуждает меня требовать от них почти невозможных решений. Я требую от них прыжка в мир магии без какой-либо подготовленности.

— К такому решению, как этот прыжок, необходимо подготовить, — продолжал он. — А для того, чтобы подготовить к нему, подойдет любая маскировка нагуалем своей безжалостности, кроме маски великодушия.

Наверное потому, что мне отчаянно хотелось верить в реальность своего великодушия, его замечания относительно моего поведения вновь пробудили во мне огромное чувство вины. Он заверил меня, что незачем чего-то стыдиться, и что единственным нежелательным последствием этого было то, что мое псевдовеликодушие не выливалось в позитивный обман.

Хотя в этом отношении, по его словам, я и походил во многом на его бенефактора, моя маска великодушия была слишком грубой и явной, чтобы иметь ценность для меня, как для учителя. С другой стороны, маска рассудительности, как у него самого, являлась очень эффективной для создания атмосферы, благоприятной для смещения точки сборки. Его ученики всецело верили в его псевдорассудительность. Фактически, они были так воодушевлены ею, что дон Хуан легко мог обманом заставить их в любой степени напрягать свои силы.

— Случившееся с тобой в Гуаймасе является примером того, как замаскированная безжалостность нагуаля разбивает зеркало саморефлексии, — продолжал он. — Моя маска сразила тебя. Ты, как и все вокруг меня, верил в мою рассудительность. И конечно, превыше всего ты ожидал, что я непрерывно сохраняю эту свою разумность.

Когда же я начал не просто изображать поведение дряхлого немощного старика, но стал таковым, ты изо всех сил старался восстановить мою непрерывность и свою саморефлексию. И ты сказал себе, что меня, наверное, хватил удар.

В конце концов, когда уже невозможно стало верить в непрерывность моей разумности, твое зеркало начало разрушаться. С этого момента смещение твоей точки сборки стало лишь делом времени. Единственное, что еще оставалось под вопросом, — достигнет ли она места без жалости.