Сила есть - ума хватает (СИ)

Мимо на красивом вороном жеребце проскакал всадник в лихо заломленной шапке. Поднялись клубы пыли, мальчик закашлялся.

- Берегись, задавлю, - раздался зычный голос, и всадник одетый чуть беднее первого на пегой кобыле промчал мимо.

- И куда это они торопятся? - подивился Егорша.

Всадники ехали один за другим. Были они на красивых тонконогих лошадях и тяжеловесных крестьянских конях, седоки тоже были разные, одни в нарядной одежде, красных сапогах, другие в лаптях, домотканых рубахах и портах.

Путников догнала каурая лошадка, ее спина едва не прогибалась под тяжестью толстого седока. Он утирал шапкой мокрое от пота лицо и тяжело пыхтел.

- Эй, парнюха, - крикнул толстяк Егорше, - ты в какую сторону путь держишь?

- Дорога вроде в одну сторону ведет.

- Стало быть, вместе дальше двинемся, веселей будет.

Кони шли медленным шагом.

- Куда это всадники проскакали? - спросил Егорша нового знакомого, которого, как выяснилось, звали Тит.

- Знамо куда, к княжне - раскрасавице. Сидит она в высоком терему, и тот, кто до окошка на своем коне допрыгнет и княжну поцелует, тому она в жены и достанется.

- А если не допрыгнет?

- Тому голова с плеч. Говорят, в подвалах терема тьма народа уже томится.

- Иль девок на свете мало, - Егорша пожал плечами, - Любую выбирай и голову никто рубить не станет.

- У княжны знаешь, сколько сундуков с золотом, драгоценными уборами. Ест она одни пряники, пьет вино заморское, спит на перинах пуховых. На такой женишься - все заботы забудешь. Утречком тебя умоют, причешут, ты рот раскроешь - в него кусочки самые сладенькие положат, одна работа - жевать да глотать. И так весь день в приятных хлопотах - поесть и поспать. А заскучаешь - девки сенные соберутся, песни начнут петь, пляски устроят. Надоедят, вон их - бабушку сказительницу позовешь, станет тебе сказки сказывать, уму-разуму учить.

- А ну как не поцелуешь княжну?

- Я то? Да я со своей лошадки тогда шкуру спущу.

При этих словах каурая лошадка уныло опустила уши.

Солнце закатилось за дальний лес, из низин потянуло сыростью, гуще становились тени.

- Пора о ночлеге подумать, - зевнул толстяк, - давай-ка, Егорша, остановимся.

Влас и каурая лошадка щипали траву. Егорша и Тит набрали сучьев, скоро затрещал огонек. Тит отвязал от седла мешок, раскрыл его и облизнулся. На заботливо расстеленном полотенчике скоро лежали запеченная баранья нога, коврига пшеничного хлеба, пара тугих золотистых луковиц.

- Костерок общий, еда врозь, - сразу заявил Тит. Он шевелил короткими толстыми пальцами, раздумывая с чего начать. Егорша вздохнул и проглотил слюну. Мальчик не мог отвести взгляда от съестного, в животе заныло, заворчало.

- Ешь, ешь, - грустно сказал Егорша, - глядя, как Тит раздирает руками мясо, - только не видать тебе красавицы-княжны.

Тит уже было широко разинувший рот, тут же его захлопнул.

- Почему это?

- Слыхал я от верных людей, что она духа бараньего не переносит, допрыгнешь ты до окна, а княжна почует, что жених накануне баранину ел, да и отвернется, фатой закроется. Вот и получается, что из-за какого-то куска мяса придется тебе с головой распроститься.

У Тита обиженно затряслись толстые губы, видно было, как он проголодался.

- А может ну ее, княжну, - вздохнул парень, - жил я без нее восемнадцать лет и еще проживу.

- Тогда лопай. Пусть другой на перинке почивает, заморские вина попивает.

- На, скорей ешь, - Тит протянул Егорше запеченную ногу. - А ты, малец, не слыхал, лук она тоже терпеть не может?

- Луковица для княжны, что цветов благоухание, так из окошка к тебе и высунется, сама губки для поцелуя подставит.

Тит крякнул и впился зубами в брызнувшую соком луковицу.

На ночь Егорша устроился в стожке свежескошенного сена. Вдыхал паренек душистый запах, вспоминал родную деревню, с горечью думал о Протасе. Как он там? Не попал ли по глупости

в беду? Эх, не надо было расставаться, вздохнул Егорша и заснул. На густеющей синеве неба появился тонкий месяц, его окружили звездочки, в траве зазвенели кузнечики.

Егорша так крепко и сладко спал, что долго не мог очнуться, хотя Тит хорошенько тряс его за плечо.

- Ишь, на сытый желудок как тебя разморило, а мне с луковицы не спалось, так пузо и крутило. Поехали что ль, а то вдруг кто меня опередит.

Лишь к обеду, когда горячее солнце стояло прямо над головой, путники прибыли к княжескому терему. У резного крылечка толпились женихи. Наверху, в светлице сидела княжна.

- Красавица, - перешептывались женихи. Но как Егорша ни всматривался, лица девушки он разглядеть не мог. Видны были белое от муки лицо, толстые черные брови, да красные свекольные щеки. Зато высокий кокошник, ожерелья в несколько рядов, богато расшитые запястья горели и сверкали.

Женихи важничали, упирали руки в бока, задирали носы, зло подтрунивали друг над другом. Богатые хвастали платьем, бедные - силой и ловкостью. В светлице белым голубком взлетел платочек.