Сила и слава

– Хосе! Что ты там сидишь? Иди спать. – Дел у него теперь никаких нет – ни обрядов, ни месс, ни исповедей, и молиться тоже незачем. Молитва требует действия, а действовать он не желает. Вот уже два года как он живет в смертном грехе, и некому выслушать его исповедь. Делать больше нечего – сиди сиднем и ешь. Она пичкает, откармливает его на убой и обхаживает, как призового борова. – Хосе! – У него началась нервная икота при мысли о том, что сейчас он в семьсот тридцать восьмой раз столкнется лицом к лицу со своей сварливой экономкой – своей супругой. Она лежит на широкой бесстыжей кровати, занимающей половину комнаты, – лежит под сеткой от москитов, точно костлявая тень с тяжелой челюстью, короткой седой косицей и в нелепом чепце. Вбила себе в голову, что ей надо жить согласно своему положению, – как же! Государственная пенсионерка, супруга единственного женатого священника. Гордится этим.

– Хосе!

– Иду… ик… иду, милая, – сказал он и встал с ящика.

Кто-то где-то засмеялся.

Он поднял глаза – маленькие, красноватые, точно у свиньи, почуявшей близость бойни. Тонкий детский голосок позвал:

– Хосе! – Он ошалело оглядел дворик. Трое ребятишек с глубочайшей серьезностью смотрели на него из зарешеченного окна напротив. Он повернулся к ним спиной и сделал два-три шага к дому, ступая очень медленно из-за своей толщины. – Хосе! – снова пискнул кто-то. – Хосе! – Он оглянулся через плечо и поймал выражение буйного веселья на детских лицах. Злобы в его красноватых глазках не было – он не имел права озлобляться. Губы дернулись в кривой, дрожащей, растерянной улыбке, и это свидетельство безволия освободило детей от необходимости сдерживаться, они завизжали, уже не таясь: – Хосе! Хосе! Иди спать, Хосе! – Их тонкие бесстыжие голоса пронзительно зазвучали во дворе, а он смиренно улыбался, делал слабые жесты рукой, усмиряя их, и знал, что нигде к нему не осталось уважения – ни дома, ни в городе, ни на всей этой заброшенной планете.

3. РЕКА

Капитан Феллоуз пел во весь голос под тарахтенье моторчика на носу лодки. Его широкое загорелое лицо было похоже на карту горного района: коричневые пятна разных оттенков и два голубых озерца – глаза. Сидя в лодке, он сочинял свои песенки, но мелодии у него не получалось.

– Домой, еду домой, вкусно пое-ем, в проклятом городишке кормят черт знает че-ем. – Он свернул с главного русла в приток; на песчаной отмели возлежали аллигаторы. – Не люблю ваши хари, мерзкие твари. Мерзкие рожи, на что вы похожи! – Это был счастливый человек.

По обеим сторонам к берегам спускались банановые плантации. Голос капитана Феллоуза гудел под жарким солнцем. Голос и тарахтенье мотора были единственные звуки окрест. Полное одиночество. Капитана Феллоуза вздымала волна мальчишеской радости: вот это мужская работа, гуща дебрей, и ни за кого не отвечаешь, кроме как за себя самого. Только еще в одной стране ему было, пожалуй, лучше теперешнего – во Франции времен войны, в развороченном лабиринте окопов. Приток штопором ввинчивался в болотистые заросли штата, а в небе распластался стервятник. Капитан Феллоуз открыл жестяную банку и съел сандвич – нигде с таким аппетитом не ешь, как на воздухе. С берега на него вдруг заверещала обезьяна, и он радостно почувствовал свое единение с природой – неглубокое родство со всем в мире побежало вместе с кровью по его жилам. Ему повсюду как дома. Ловкий ты чертенок, подумал он, ловкий чертенок. И снова запел, слегка перепутав чужие слова в своей дружелюбной, дырявой памяти:

– Даруй мне жизнь, даруй мне хлеб, его водой запью я, под звездным небом в тишине идет охотник с моря. – Плантации сошли на нет, и далеко впереди выросли горы, как густые, темные линии, низко прочерченные по небу. На болотистой почве показалось несколько одноэтажных строений. Теперь он дома. Его счастье затуманилось небольшим облачком.

Капитан Феллоуз подумал: все-таки было бы приятно, если бы тебя встретили.

Он подошел к своему домику; от остальных, которые стояли на речном берегу, этот отличался только черепичной крышей, флагштоком без флага и дощечкой на двери с надписью: «Банановая компания Центральной Америки». На веранде висели два гамака, но никого там не было. Капитан Феллоуз знал, где найти жену, – не ее хотелось ему увидеть у причала. Громко топая, он распахнул дверь и крикнул:

– Папа приехал! – Сквозь москитную сетку на него глянуло испуганное худое лицо; его башмаки втоптали тишину в пол. Миссис Феллоуз съежилась за белым кисейным пологом. Он сказал:

– Рада меня видеть, Трикси? – И она быстро навела на лицо контуры боязливого радушия. Это было похоже на шуточную задачу: нарисуйте собаку одним росчерком, не отрывая мела от доски. Получается самая настоящая сосиска.

– Как приятно вернуться домой, – сказал капитан Феллоуз, искренне думая, что так оно и есть. Единственное, в чем он был убежден, так это в правильности своих эмоций – любви, радости, печали, ненависти. В решительный момент он всегда на высоте.

– Как дела в конторе – все хорошо?

– Прекрасно, – сказал Феллоуз. – Прекрасно.