Флёр склонила голову на скрещенные руки и каждый момент ожидала, что ее вот-вот поразит карающая десница Божьей справедливости. Ведь вовсе не христианские чувства наполняли ее душу. Страсть, ненависть, сладострастие и неуемная жажда мести, тоска по чему-то невыполнимому — все это так далеко от кротости, отличающей истинно благородную даму.
Ее смятение отражалось только в глазах, и Флёр старательно прикрывала их полуопущенными веками. Разумеется, она не могла поискать глазами того, от кого утром, когда она проснулась, остался только отпечаток головы на подушке. Видимо, он ушел из ее покоев совсем рано.
Флёр не знала, радоваться этому обстоятельству или сердиться. С одной стороны, его уход избавил ее от того презрения, которое он постоянно выражал ей и которое после прошедшей ночи было бы ей особенно неприятно. С другой стороны, ей казалось непорядочным, что уходя он даже не попрощался.
Впечатление, что с ней обошлись, как с продажной девкой, усиливалось ощущением стыда от собственной поразительной несдержанности. Чувство справедливости не позволяло Флёр взваливать всю вину за произошедшее только на мужа.
Впрочем, как она могла защититься от его агрессии? Ведь только благодаря его изощренному искусству в любовных делах Флёр полностью была охвачена огнем сладострастия, хотя по-прежнему и не уважала человека, который доставил ей минуты такого наслаждения. Заключительная речь перед судом своей совести, которую держала она в свою защиту, завершилась утренним благословением придворного капеллана, и Флёр вместе с другими верующими захлопнула молитвенник.
Она, как и все остальные придворные, покидала часовню, стараясь при этом не наступить на колоссальных размеров юбку мадам де Гонди, скроенную по последнему крику моды. Виола де Монтень, чьи дружественные чувства к графине Шартьер остались без изменений, сделала одно из своих язвительнейших замечаний:
— Вы не находите, что наша мадам выглядит в этой черной парче как ходячая бочка дегтя? Одному Богу известно, что хорошего находят люди в этих испанских нарядах. Вот я, например, и не подумаю прятать грудь под вышитый шелк, да еще и класть себе на шею настоящий жернов из белых кружев. Впрочем, такое обделенное природой существо, как наша строгая наставница, конечно, способно захотеть казаться еще тучнее, чем она есть на самом деле. Что вы на это скажете?
Отвечать Флёр не пришлось, ее избавил от этого Пьеро Строцци. Подойдя к дамам, он свойственным ему театральным жестом взмахнул шляпой, на которой было столько перьев, что их хватило бы на полдюжины павлинов.
— Дорогие дамы! Вы вносите дыхание весны в хмурое осеннее утро! Позвольте сказать, что я очарован вами!
— Мы страшно спешим, сеньор! Всего вам наилучшего! — Графиня Монтень потянула свою спутницу за руку и испустила вздох облегчения, когда Пьеро остался позади. — Неужели этот петушок с его пестрым оперением не действует вам на нервы, Флёр?
— Нет, с чего бы? В пестрый костюм одет умный человек, да и королева очень ценит своего кузена, хотя я и нахожу его забавным!
— Забавным? — повторила ее спутница и возвела глаза к небу. — Ну как же можно находить забавным такое ничтожество, если ваш муж — доблестный рыцарь в черном? Хотела бы я знать, что бродит в вашей головке, моя дорогая подружка.
Флёр сделала вид, что не расслышала слов «ваш муж».
— О ком вы говорите, дорогая моя?
— О вашем супруге, конечно! О ком же еще, Боже правый? Половина всех придворных дам в трансе с тех пор, как он обвенчался с вами. И в первую очередь, разумеется, Диана де Пуатье. Когда-то она его с пренебрежением отвергла, поскольку королевская власть победила над шармом простого графа, но, поверьте мне, в глубине души она сожалеет об этом шаге, продиктованном голым рассудком. Конечно, пока не было другой дамы, прибравшей его к рукам, Диана была вполне довольна. Она уже много лет наслаждается ролью недоступной богини, и тот факт, что более молодая дама торжествует победу там, где Диана до сих пор безраздельно господствовала, ей сознавать совершенно невыносимо! Вы нажили себе гораздо более опасного врага, чем это представляется на первый взгляд. Будьте осторожны!
— Вы ошибаетесь, Виола, — возразила Флёр. — Я вышла замуж за графа по приказу короля. Вы называете торжеством моей красоты тот факт, что, по мнению Его Величества, Шартьер способен обучить меня придворным манерам и послушному молчанию?
Виола рассмеялась.
— Вы так думаете? А почему же этот дрессировщик смотрит на вас, словно пес на лакомую косточку, как только вы попадаете в поле его зрения? И если существует на свете мужчина, который обожает собственную жену, то это прежде всего именно он! О, не отрицайте этого, дорогая моя! Да и в ваших глазах появляется особый блеск, когда вы смотрите на него! Приказ короля подошел как нельзя более кстати! Готова биться об заклад, что вы провели ночь в его объятиях и что вы оба занимались не только спорами. Никакая другая сила, кроме любви, не зажигает глаза женщины столь волшебным сиянием.