Тот день погожий, летний запомним навсегда, Не вытравят его летящие года. Он не сотрется в памяти, и не утихнет боль О тех, кто за Эрхавен шел в последний бой. Тот день погожий, летний беды не предвещал, Весь город веселился, весь город танцевал. Свою богиню славил, дары нес в древний Храм, В ответ благая слала благословенья нам. Но в город вероломно, как тать, пришла беда: Прикинувшись сватами, враги пришли сюда. Когда устали люди на празднике гулять, Решили гости дом хозяина отнять. К невестке юной, внуку в покои ворвались: «Не смей сопротивляться, коль их ты ценишь жизнь! Ты в городе правитель, тебя знает народ, Всем прикажи сдаваться, иль вырежем твой род». Предать родной свой город — греха нет тяжелей, Но нет труда страшнее, чем погребать детей. «Согласен на все, чтобы детей своих спасти». — «На улицу Архивную людей всех приведи». Внук Элрика услышал жестокие слова. «Предателем Бонару, — решил он, — не бывать!» Ему всего пятнадцать исполнилось тогда, А больше уж не будет, не будет никогда. Еще у него дева любимая была, Она освободиться из плена помогла. «Бежим, пока возможно! Бежим скорей туда, Где не найдут враги влюбленных никогда!» — «Любимая, наш город под властью вражьих чар. Смирившись с игом, честью пожертвует Бонар». На улице уж собран эрхавенский народ, И Элрик кружева словесные плетет. Куда ему деваться? Ведь вся его родня За непокорность жизнью расплатится сполна. Ушам не веря, люди Бонара слышат речь. Не верят, что Элрик такое мог изречь. Но колоколом гневным над замершей толпой Плывет Бонара-внука голос молодой. «Надменный и холеный, с чернильницей в руке, Ты ныне продал родину за злато в сундуке…» Зовет в бой за Эрхавен, зовет не отдавать Благой богини город, Нарамис где росла, Тот город, за который она на смерть пошла, Где можно жить, любить и побеждать. Услышал маг из «сватов» те гневные слова. И на Бонара-внука проклятие наслал. И в колдовском костре, что холодней снегов, Исчез Базиль с любимой… Конец же был таков: Дед слышал песню гнева, сердце жгло огнем. Он понял: можно род спасти свой лишь мечом. Предательскую речь, не медля, оборвал. «К оружью!» — на всю площадь Элрик прокричал. … Тот день погожий, летний запомним навсегда, Не вытравят его летящие года. Базилю лишь пятнадцать исполнилось тогда, А больше уж не будет, не будет никогда.
Жаркое и несравненные эрхавенские вина поднимают настроение у всех и всегда! Пусть там, на улице, бушует война, сносят дома ядра осадной артиллерии, плачут дети, до хрипа спорят о месте на площади беженцы. На войну я еще успею. Радоваться бы жизни и ни о чем не думать.