Сила Мира

— Ясно, это решено, — встает Мелхиседек. — Знаем мы и как отправимся на Север, правда, Кузнец Кириннотара? Остается решить вопрос, что делать со слугами Единого. Расскажите, Дарящая Любовь, о ситуации в городе…

Глава 5. Когда гибнет Храм…

…Лалика шагает по городу широко, уверенно: Медар она знает с детства. Так ходят по земле, которую считают своей, и легче умереть, чем ее отдать. Но умирать Лалика не собирается: слишком хороши эти широкие, зеленые проспекты, стены домов из разноцветных изразцовых кирпичей, из-за которых проглядывает сочная зелень садов. Слишком хорошо небо, блекнущее от зноя, или густо-синее, усыпанное бриллиантами звезд. Слишком ласково шепчет, набегая на прибрежный песок, море. Слишком хорошо жить, любить, радоваться или переживать, благославляя ниспославшую людям дар любви Великую Мать. Но если выбора нет, и за спиной — Храм…

Лалика знает, что скажет жаждущей крови толпе. Она напомнит о том, что мир приветлив к каждому, кто рожден под его небом, что всех выносила под сердцем мать, что его богатства принадлежат всем. На каком основании они отвергают дары Богини-Матери, Дарящей Жизнь, и заявляют, что только их вера истинна? Почему слушают жрецов, отказавшихся преумножать в Мире жизнь и уничтожающих ту, что есть? Как могут быть они святыми? Пусть жрецы Единого почитают своего Бога, а нас оставят в покое. Возвращайтесь, люди, домой, и подумайте о том, что и у вас есть матери, и вам доводилось любить и дарить жизнь…

Вскрик девчонки-послушницы заставил Лалику вернуться к реальности:

— Мертвая!

Лалика вздрагивает, взглянув, куда указал палец послушницы. Нелепо раскинув неестественно вывернутые, сломанные руки, в потемневшей от крови пыли лежит девушка — такая же, как и заметившая ее, послушница, которая уже никогда не станет жрицей. Головы нет: ее отрезали чем-то зазубренным, кровь из остатков шеи еще течет в пыль.

— Мы опоздали, кровь уже пролилась, — шепчет Лалика. Лицо жрицы побелело, на сердце словно даже не камень, а ком ледяной слизи. — Может быть, еще удастся…

Договорить Лалика не успевает. Как в кошмарном сне, Дарящая Наслаждение видит: из незаметных переулков выхлестывает распаленная вином и кровожадными проповедями толпа. Обычно спокойных и деловитых горожан — не узнать: похватав молоты, клещи, ухваты и широкие, массивные мясницкие топоры, они бегут, сметая все на своем пути, разевая рты в яростном крике. Ори громче — станешь смелее.

— Стойте! — громко говорит Лалика, и магия услужливо доносит это слово до каждого. — Или вы, как псы, готовы растерзать каждого, кого вам укажут? Но пса, ставшего старым и беззубым, злые хозяева выгоняют на улицу или пристреливают!

Толпа останавливается. Храмовой блуднице было бы нелегко делать свое дело, не умей она, когда нужно, осадить наглецов. Под обманчиво-хрупкой внешностью прячется сталь, сейчас красота Лалики не соблазняет, а пугает. Не милосердная Мать Богов, а Великая Лучница Ритхи предстает перед толпой.

— Когда мы приходим в мир, он принимает нас независимо от того, к какой вере, народу или сословию мы принадлежим. Почему вы решили, что жрицы Великой Матери не имеют права дышать одним воздухом с вами?

Лалика знает: достаточно просто заставить людей задуматься — и они все поймут сами. Вырвать из блаженного состояния, когда не надо шевелить мозгами и можно идти туда, куда укажут. Достаточно удержать их от немедленного кровопролития, сжигающего все мосты за спиной. Но, к несчастью, понимает это и монашек в черном балахоне с аккуратно выстриженной тонзурой.

— Убейте отступницу! — визжит он. Толпа угрожающе двигается вперед.

«Не бояться! — мысленно приказывает себе Лалика. Как волчья стая, толпа звереет от чужого страха. — Я права, а не они! Это мой город».

Люди (люди?) идут вперед, но все медленнее. Может быть, так бы и остановились, если бы не красноносая старуха с окровавленным топором в руке.

— Убью, шлюхи! — орет она и бросается на Лалику. Между жрицей и озверевшей горожанкой вклинивается послушница, та самая, заметившая мертвую. Уворачивается от готового раскроить ей голову топора и вцепляется карге в волосы. Они валятся наземь и катаются в пыли.

Драка словно служит сигналом. Над толпой разносится: «Бей язычниц!» — и она течет вперед прорвавшей плотину рекой.

Жрицам остается бежать. Вслед летят проклятия и увесистые камни, а сзади валом валят горожане. Если кому-то не везет оступиться, его нещадно затаптывают, хруст костей и предсмертные вопли заглушаются грязной бранью, а сзади неистовствует, брыжа слюной и призывая на «идолопоклонников» все мыслимые и немыслимые проклятия, монашек в черном балахоне. В других частях города наверняка действует не один десяток «проповедников».

— На Храм! — надрывается он.