"Сила молитвы" и другие рассказы

…Лето. Служб много, а прихожан мало (эх, огородники!), помощников у батюшки не предвидится. Перед вечерней службой взялась почитать ребенку детскую книгу о преподобном Сергии Радонежском. Честно отслушав два абзаца, сын удрал, а я уткнулась лицом в книгу: «Отче Сергие, вразуми, помоги!» Кое-как одев разбуянившегося наследника, отправляюсь на службу. Прямо перед началом вечерни в храм вбежали три мальчугана лет десяти. У одного оказалось нехристианское имя, зато два других хором отрекомендовались: «Сережа!» «Батюшка Сергий привел», — подумалось мне. Мальчики умчались, но тут же вошел еще один — одиннадцатилетний Сережа — и с детской непосредственностью заявил: «Я батюшке помогать пришел!» Так и помогает с тех пор.

Часть 3. Утешение в печали

В нашем храме не назначается плата за требы. Жертва есть жертва, кто сколько может, тот столько и жертвует на храм. Тем тяжелее слышать: «Не иду в церковь, потому что денег нет». Каких денег? зачем? Причем говорят-то те, кто ни разу у нас не был!

Реплика пришедшей в церковную лавку: «Ты мне не объясняй, сама разберусь, ты продавай!» Вот оно, отношение к храму, как к магазину: я деньги плачу, а ты делай что говорят. Спрашивают об исповеди, о причастии, и первый вопрос: «А сколько это стоит?»

Из рассказа одного священника:

— Спрашиваю прихожанку: в Кого мы верим? Кому молимся? Молчит. Показываю ей крест: «Ну Кто на кресте-то?» А она мне: «Батюшка, я дома очки забыла, не вижу!»

И это в наше время, когда и храмы строятся, и священники есть — и прекрасные священники! — и литература доступна, и по телевизору порой все-таки показывают православные передачи. Лишний раз убеждаюсь: если человек не хочет чего-то слышать, он и не услышит. И тяжко, что в этой категории часто оказываются люди пожилые, над чьими колыбельками еще старинные иконы висели и благочестивые мамы пели молитвы!

Лишнее подтверждение. Батюшка служит молебен в часовне соседнего села. Часовня маленькая, на молебне четыре человека. Трое из четверых бродят от иконы к иконе и переговариваются. Дверь открывается, заходит полная старушка с палочкой. Громко доказывая что-то самой себе, подходит к одному подсвечнику, хочет идти ко второму, но вот незадача: рядом батюшка стоит. Со вздохом отодвигает батюшку плечом, ставит свечку и окидывает священника взглядом, в котором ясно читается: «А этот чего здесь делает?» Несуразность происходящего понимает, похоже, только хранитель часовни (он же и строитель, и благоукраситель) Михаил Алексеевич. Пока мы переглядываемся, бабули уже след простыл.

Как-то дядя Миша смастерил из подручного материала подобие колоколов: «Как батюшка приедет — позвоним, и народ соберется! Уже собирал так людей!» Пока обсуждали, мой предприимчивый сын схватил палку и «обновил» колокола. Смеемся: «Придется служить, батюшка!» Вскоре скрипнула дверь. «Собираются!» Но «собралась» одна только старенькая бабушка: «Да не молиться, нет! Дай ножницы, до соседки дальше идти, чем до часовни!»

* * *

Наши прихожанки телевизор не смотрят и другим не советуют. А у остальных отношение к «другу человека — телевизору» здесь такое же, как и везде. Если по «ящику» идет передача-постановка, то все происходящее на экране принимается за чистую монету и никому не интересно, что титры гласят: «Все персонажи и события являются вымышленными». Я еще способна понять, когда в подтверждение истинности своих слов говорят: «Так в новостях сказали». Шутки шутками, но уже приходится слышать: «Так в сериале сказали!» И вообще шедевр, завершивший недавний разговор: «Ну о чем с тобой разговаривать, если ты сериалы не смотришь?!» Коротко и ясно.

Отсутствие у меня телевизора — пожалуй, самая курьезная тема в разговорах. «Как — нет телевизора? Так, значит, вы и книг не читаете, и музыку не слушаете!» — делает разительный вывод одна собеседница. «Да как вы смеете!» — заявляет другая. Видимо, права была одна знакомая, которая просила никому не признаваться, что мы не смотрим телевизор. Волновалась за нас.

* * *

Троицкая родительская суббота, чтение часов. Народу вдвое больше, чем на Пасху. Сын грустит: и любимый друг не придет (отравился покупным соком, ждут врача), и поминальные оладушки на канунном столике слишком далеко стоят. Малыш сердито отнекивается от предлагаемых отовсюду, но строго запрещенных мамой сладостей, вредничает и не пускает маму на клирос. Выходим на улицу. Полупроснувшийся народ — кто с колясками, кто с бутылками, кто с лопатой — медленно тянется на кладбище, минуя храм. «На могилки идем», — отвечает на приветствие соседка. «А в храме помянуть?» — реагирую я. Татьяна, оставив мужа и маленькую внучку следовать прежним путем, направляется в храм. Слава Богу!

Отслужив литургию и панихиду, батюшка подтверждает принятое накануне решение: берем все необходимое и идем служить панихиду на кладбище. Кое-как добрались, обходим могилки — предлагаем пришедшим вместе помолиться об усопших сродниках. Большинство благосклонно кивает и остается на местах.