"Сила молитвы" и другие рассказы

Он остановился на площадке перед храмом, недавно застеленной бетонными плитами — остатками стен разоренной птицефермы. Справа под древними соснами виднелись могилы с пирамидками, наверху которых торчали серые, некогда красные, звезды. Были и могилы с крестами — деревянными и металлическими, сваренными из водопроводных труб. Перед центральной аллеей еще недавно возвышался памятник герою Великой Отечественной войны, уроженцу села Сосногорского. Теперь он словно уменьшился в размерах и был загорожен махиной из черного мрамора — плитой с изображенным во всю ее высоту конем. Конь словно выбежал из черных дымчатых далей и замер под портретом известного на всю округу цыганского барона.

Отец Олег перекрестился на храм и пошел по тропинке к своим стареньким «жигулям».

А в храме три подруги говорили о том, что с батюшкой им все же повезло. Какой он умный и сердечный. И теперь они будут ему усердно помогать.

Валентина поклонилась распятию, выпрямилась и вдруг грузно упала, рыдая в голос. Утешали ее долго. А потом и сами разревелись. Валентина успокоилась первой. Она сняла платок, утерла им слезы.

— Ну, Тонька, собака некусаная. Довела!

Потом громко шмыгнула носом и удивленно произнесла:

— А чего это он в конце сказал про золу? Где он ее увидел? Все в храме чисто. Да и печку уж два месяца не топили.

ВЛАДИМИР ЩЕРБИНИН

«Попробуй, но знай…» Об отце Василии Ермакове

Автор учился иконописи в Псково-Печерской Успенской обители, сценарному ремеслу — во ВГИКе, а жизни — на приходах Тверской и Псковской епархий, где в 1980-х служил сторожем, чтецом, просфорником, дворником и т. п.

С тех пор он снял около восьмидесяти документальных фильмов, создал иконописную мастерскую в Сретенском монастыре, воспитанники которой расписали более восемнадцати храмов в России, Польше, Сербии, на Украине…

Совмещая роспись храмов с работой в кино и театре, с писательством, начал делиться воспоминаниями, написав цикл коротких историй.

Наша встреча с отцом Василием случилась в начале 1980-х в Петербурге, в Великий пост. Я любил бывать на Серафимовском кладбище, где в уютной деревянной церкви служил странный, как мне тогда казалось, священник. Он все время шутил и балагурил, даже во время богослужения. Меня это вначале смущало.

Однажды мы встретились с ним в трамвае. Отец Василий обрадовался, будто мы были знакомы сто лет, и попросил сопроводить его со Святыми Дарами. Старушка-причастница жила где-то далеко в новостройке. Мы ехали очень долго, и за это время, кажется, рассказали друг другу всю свою жизнь. Я узнал, например, что он был в немецком лагере в Эстонии и что его с сестрой освободил отец Михаил Ридигер — отец будущего патриарха. Значительно позже отец Василий показал мне фотографию двух семинаристов, где на обратной стороне было написано: «Лучшему другу Васе от Алеши». А чуть ниже приписано зеленым фломастером: «Подтверждаю. Патриарх Алексий Второй».

Еще будучи семинаристом Василий каждую неделю ездил к отцу Серафиму Вырицкому. Я, конечно, стал выпытывать про разные чудеса и все в таком роде. Но отец Василий с ходу охладил мой пыл: «Не было чудес! Он просто сам был — живое чудо. От него исходил осязаемый свет. Приедешь к нему, поговоришь о погоде, природе, а душа наполняется, будто ты целое Евангелие прочитал. Святость, братец, не в словах или чудесах заключается. Святость — она в духе, который исходит от святого, и ты это чувствуешь ясно и радуешься, будто ребенок. Потом это семя внутрь тебя попадает и растет, растет… И ты уже не можешь жить как все, понимаешь?»

Я, конечно, по молодости лет не понимал тогда многого. Я и теперь многого не понимаю. Единственное, что я понял, так это то, почему люди, общаясь с отцом Василием, всегда улыбались. Тот свет, который он принял от святого Серафима Вырицкого, наполнил его сердце и теперь распространялся на всех, кто с ним общался.

И всем было хорошо…

После кончины моего духовника, отца Александра Козлова, я долго маялся в поисках нового наставника. Мои друзья-монахи советовали найти старца в монастыре. Но к знаменитым старцам я не попал из-за своей тогдашней нерешительности и робости.

Тогда я вернулся в Питер, поехал в Серафимовский храм и заявил отцу Василию со всей прямотой: «Будьте моим духовным отцом!» Нужно сказать, что я и раньше часто советовался с батюшкой по разным вопросам и всегда получал доброжелательный и ясный ответ. В этот раз он задумался, ответил не сразу и был осторожен. Он сказал, что настоящее духовничество может быть только в монастыре, когда послушник ежедневно открывает своему авве помыслы. А в миру может быть только «советничество» (так он выразился). Он готов быть моим «советчиком» в тех вопросах, где более опытен. Таковым он и был мне до конца своих дней.