Удивлённое презрение сверкнуло в её глазах, затуманив их прежнюю нежность, потом она прохладно улыбнулась, повернулась и ушла прочь. В каком-то ступоре он смотрел ей вслед, как постепенно исчезала лёгкая фигура, когда она поднималась по дорожке вверх от моря к дому, где ещё звучала весёлая музыка для неутомимо танцевавших гостей. И с этого вечера между ними наступило некое молчание – их словно разделила ледяная стена. Они часто виделись в обществе, но едва перебрасывались парой простых фраз на обычные светские темы, и Моргана открыто позволяла себе легкомысленное поведение, кокетничая с её многочисленными воздыхателями и потенциальными мужьями в обычной, не сказать, что откровенной манере, которая способствовала возвращению прошлой жёсткости Ситона, да так, что он выработал в себе некое циничное отвращение и презрение к ней – и как к научному исследователю, и как к богатой женщине. И всё-таки он почти её полюбил! Его задевал за живое тот факт, что до сих пор, насколько дело касалось науки и открытий, он был ей не ровней. Раздосадованный собственными завистливыми чувствами он решил, что единственным выходом для него было проложить пропасть расстояния между нею и им. Это он и сделал – и зачем? Очевидно, что лишь для того, чтобы возбудить её насмешки! И подстегнуть её к тому, чтобы начать выяснять, куда он бежал, и последовать за ним! И она, которая всегда держала его на расстоянии, кроме того злосчастного вечера на морском побережье, отыскала его в одинокой хижине на холме и издевалась над ним в духе своих насмешек, и, вообще говоря, сказала, что «целовать его всё равно, что крапивный куст»! И это сказала она, кто на один дикий миг упала в его объятия – бах! – он подскочил на кресле в какой-то ярости на самого себя, так что его мысли стремительно столпились и перепутались одна с другой. Почему он вообще думал о ней! Будто некая внешняя сила заставляла его делать это. Потом она виделась с Манеллой и, естественно, вынесла своё суждение, основанное на красоте этой девушки, которая представлялась таким доступным искушением для него. Он снова начал разговаривать вслух с самим собой, продолжив нить своего прерванного монолога.
– Если бы на её месте была Моргана, то было бы намного хуже! Одна слишком тупая, вторая слишком умная. Однако глупая женщина стала бы лучшей женой, если бы я захотел, и лучшей матерью, если бы я желал иметь детей. Вопрос в том, чего хочу
Он выпрямился, его глаза исполнились странной задумчивости, и на секунду он, казалось, напряг все умственные способности в одном чудовищном усилии. Повернувшись к столу, где стояла колба, он стал наблюдать за непрестанным движением и мерцанием жидкости в ней.
– Вот он ключ! – сказал он. – Такой маленький, но такой значительный! Жизнь, которая не может прерваться, энергия, которая не может умереть! Для меня – для меня одного эта тайна! Чтобы делать с этим, что я захочу: уничтожать или перестраивать! Как же я использую её? Если бы мне удалось очистить планету от жадных, склочных человечишек и основать новую расу, то я мог бы стать силой добра; но нужно ли мне это? Если не нужно самому Богу, то зачем это мне?