Сила неведомая

Он снова углубился в размышления, затем, заставив свой мозг работать, он выложил на стол ручки, бумагу и чернила и начал быстро писать, прервавшись только один раз, чтобы легко перекусить сухим хлебом и молоком в течение шести или семи часов. По окончании отведённого им самим времени он вышел из хижины наружу, чтобы посмотреть, как он часто выражался, «чем там занималось небо». Оно занималось немногим, будучи простым раскалённым куполом, на котором солнце начинало клониться к западу медленно, как тонущий огненный шар. Он вынес наружу одно из плетёных кресел и уселся в единственном тенистом укрытии у двери, полностью вытянувшись на нём и прикрыв глаза, приготовившись ко сну. Его лицо в покое представлялось весьма красивым, немного жестковатым в своих очертаниях, но сильным, благородно очерченным и выражавшим силу; амбициозный скульптор мог бы усмотреть в нём модель для Ахиллеса. Он так же мало походил на современный отвратительный мужской типаж, насколько же был и хорош; и, главным образом, он не походил на типаж американский, который нередко встречался на всём огромном континенте. По правде, он представлял собой чистого англичанина из Англии той прекрасной старой породы мужчин, воспитанных среди ветров и волн севера, для кого никакая работа не была слишком тяжкой, никакая служба – слишком суровой, никакая смерть – слишком сложной, в случае когда «приказ есть приказ». Его природная умственная одарённость была очень велика, и серьёзное обучение отточило и сделало её плодотворной; определённые разработки в области химии, которые он осуществлял, были представлены вниманию учёных в его стране, но они в обычной скептической манере отнеслись к новому взгляду на старые вещи, покачали головами, повздыхали и, в конце концов, отложили вопрос «на будущее обсуждение». Но Роджер Ситон был не тот человек, который принимает отказ. Если «мудрец» из Англии отказался принять его первый научный прорыв, то Ситон предоставлял такую возможность «мудрецам» из Германии или Соединённых Штатов. Он сделал такую попытку в Штатах, и там его приняли с распростёртыми объятиями и без всяких предрассудков. Так что он принял решение остаться здесь на несколько лет и добился места у неустанного мистика Эдисона, в чьих мастерских он терпеливо трудился как подчинённый, получив более глубокое понимание собственных инстинктивных знаний и, в дальнейшем, знание о великой природной тайне, которую он предпринял осилить в одиночку. Он до сих пор её не постиг, но искренне чувствовал себя уверенным, что был уже близок к цели. Когда он мирно спал под тихой тенью разлившегося по небу вина, которое сползало по крыше хижины, скрывая его лицо от солнца, вся его фигура в расслабленном, лёгком состоянии выражала скрытую энергию – физическую силу, удерживаемую на привязи.

Солнце опускалось всё ниже, его оттенок менялся от маково-красного до горящего оранжевого, и тогда женская фигура появилась на склоне холма и осторожно приблизилась к спящему – прекрасная фигура классической формы и очертаний, одетая в простую белую льняную одежду с красной розой, приколотой к груди. Это была Манелла. Она прошла через неописуемые мучения с этим своим нарядом; хоть он и казался простым, но некое изящество и художественный вкус в том, как она его носила, придавали прелесть его простоте, и красная роза на груди эффектно дополнялась второй в её волосах, блестяще выглядевшей на фоне её чёрных волос. Она остановилась примерно в трёх шагах от спящего мужчины и смотрела на него с удивительной нежностью. Её губы сладко дрожали, прекрасные глаза сияли мягкой задумчивостью, она в самом деле выглядела, как о ней сказала Моргана, «довольно красивой». Инстинктивно почувствовав сквозь сон, что он был не один, Ситон пошевелился, открыл глаза и подскочил.

– Что! Манелла! – вскричал он. – Я думал, ты слишком занята, чтобы прийти.

Она опустила голову, слегка устыдившись.

– Я должна была прийти, – был ответ. – Не было никого, кто мог бы принести тебе вот это…

Она вытащила телеграмму. Он распечатал и прочёл её. Она была очень краткой: «Буду у вас завтра. Гвент».

Он сложил её и убрал в карман, затем с улыбкой повернулся к Манелле.

– Очень любезно с твоей стороны принести мне её! – сказал он. – Отчего же ты не прислала ирландца Джейка?

– Он таскает багаж из комнат вниз. Сегодня многие гости уезжают.

– По этой причине ты была так занята? – спросил он, продолжая улыбаться глазами.

Она слегка дёрнула головой, но промолчала.

– И как мы сегодня прекрасны! – сказал он, оглядывая её с видом неприкрытого восхищения. – Белый тебе к лицу, Манелла! Тебе нужно всегда его носить! Для какого же счастливчика ты так нарядилась?

Она выразительно пожала плечами…

– Для тебя!

– Для меня? Ох, Манелла! Какое искреннее признание! И как ты противоречива! Не ты ли передала через ирландскую мартышку слова о том, что была «слишком занятой, чтобы прийти»? А сама в это время наряжалась в белое с розами для меня! И в конце концов ты пришла! Ох, синьора Сорисо, сколько чести для меня!

Она прямо посмотрела на него.