Лежу, не двигаясь — боль была такая жуткая, что повторения мне не хочется. Закрываю глаза. Однажды мы сделали наоборот: Анна пошла за газетами и пиццей, а я остался с Франческино на террасе. Мы помахали друг другу, поменявшись местами. Это было прекрасно.
— Эй, ты меня слышишь? Не спи.
Я сразу же открываю глаза. Лицо в прыщах все там же, в двух сантиметрах от меня.
— И не думаю, — отвечаю.
Мне удается притронуться к своему лицу, каким-то неестественным образом вывернув руку из-под головы и изо всех сил стараясь не пошевелить другой. Лицо вроде тоже в порядке. Голова не болит, шлем по-прежнему на мне.
— Не шевелись, — это опять он.
— Послушайте, со мной все в порядке. Вероятно, сломано плечо. Ноги и голова в порядке…
Он смотрит на меня озадаченно и молчит. Делает что-то руками, мне не видно что, справа.
— Вы поняли? — говорю я. — Скажите им:
— Хорошо, только не шевелись.
И продолжает дышать мне в лицо. Кто он, черт побери, в этой дурацкой голубой куртке? С какой стати он тут распоряжается, и что это за греческий хор на заднем плане? Пытаюсь отвести как можно дальше в сторону глаза и даже немного поворачиваю голову, чтобы опять увидеть небо, эти странные очертания предметов, этот свет, но его лицо все заслоняет.
— Простите, вы доктор? — спрашиваю я.
Ни слова в ответ, исчез. На его месте теперь другой, постарше, с бледным растерянным лицом и глуповатым взглядом.
— Нет, я таксист.
Ага,
Нет, этого быть не может. Прошло слишком много времени. И потом, такого не бывает, не бывает, не бывает…
Таксист с убитым видом продолжает нести около меня стражу, тяжело дыша. Должно быть, он не на шутку напуган тем, что натворил.
— Знаете, иной раз… — но что я хочу ему сказать? — Думаешь, что…
Я что, собрался его утешать? Я — его?
— Лежи спокойно, не двигайся, — говорит теперь и он. — Сейчас приедет скорая…
— Не слушайте их, — шепчу я. — Они все преувеличивают. Я всего лишь сломал плечо. Если у меня на лице кровь, так это от бритья. Есть у меня кровь на лице?
— Нету.
Приличный мужик, должно быть. Чей-то лучший друг, должно быть. Должно быть, приобрел себе домик в Нуово Саларио,[78]
по ипотеке, которую закончит выплачивать в 2010 году. Должно быть, он об этом и думал, когда, не глядя, лез на перекресток — о том, что будет, когда…— Растяпа ты, парень, — говорит он мне, — ты что, не видел знак?
— Какой знак?
— Уступить дорогу, — и показывает куда-то направо.
Что, что, что? Как это “Уступить дорогу"? Приподнимаюсь, хочу повернуться, но ничего не выходит, боль кидает меня назад.
— Вон там, чуть пониже…
Как это “Уступить дорогу”?
Чего не видно? Какие заросли? Что все это значит?
Я приподнимаюсь, наплевать на боль; потихоньку, медленно, извиваясь на асфальте, как змея, пытаюсь повернуться так, чтобы плечо этого не заметило — оно заметило, еще как — потом опираюсь на здоровый локоть, нахожу и принимаю позу, может, несколько томную, но надежную, и, главное, не больно — только мурашки по всему телу и невыносимо жарко: теперь я могу смотреть прямо. Теперь я могу смотреть туда, куда показывал водитель такси.
Я вижу его сразу. На обочине дороги, по которой я ехал, недалеко от перекрестка, на сером железном столбе, действительно полускрытый ветками платана, которые свешиваются прямо перед ним…