Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел

Джереми Ховик, эпидемиолог и философ науки из Оксфордского центра доказательной медицины, согласен с тем, что телесно-сознательная терапия плохо, а то и вовсе не поддается проверке двойным слепым методом, но отмечает, что это относится и к ряду традиционных техник – например, хирургии и физиотерапии. Он предлагает в таких случаях вообще обходиться без группы плацебо и сравнивать метод с другими, заведомо эффективными. «Заболев, вы начинаете выяснять, какой вариант лечения лучше, – говорит он. – Все прочее пациентов не волнует»{138}.

Проблемой более глубинной может быть то, что гипнотерапия остается крайне непопулярной в большинстве научных и медицинских кругов и все еще ассоциируется с шарлатанством. Ее защитники сетуют на скудное финансирование исследований в области гипноза, которое ничтожно даже по сравнению со средствами, выделяемыми на изучение других сознательно-телесных методов – например, медитации{139}, а также на слабый интерес к исследованию ее полезности для больных. «Большинство медиков просто не придает ей значения», – говорит исследователь гипноза Карен Олнесс.

Уорвелл не один год пытался расширить применение своей модели гипнотерапии, не ограничиваясь желудочно-кишечными расстройствами. Он сообщает, что обращался ко многим специалистам в надежде, что его техника смягчит тревогу и боль у их пациентов, страдающих самыми разными заболеваниями – от экземы до рака. Ему отказали все, а один заявил: «Сомневаюсь, что ваша деятельность поможет хоть кому-то из наших больных».

«К гипнозу относятся крайне предвзято, – делает вывод Уорвелл. – Медицина почти целиком свелась к технике. Мы помолвлены с препаратами, снимками, всяким хай-теком. Гипноз слишком прост и приземлен, чтобы ждать от него пользы». Он говорит, что гипнотерапия требует не только пересмотра дизайна исследований, но и переосмысления всей практики врачевания. «Стандартная медицинская модель лечения такова: собрать анамнез, назначить лекарство, отпустить пациента домой, а если препарат не поможет – выписать другой, и так далее. А здесь другая модель: выбросить рецептурные бланки, выбросить стол, выбросить вообще все – улучшение будет зависеть только от тебя».

Уорвелл только что опубликовал отчет об очередной тысяче пациентов, которые получали психотерапию, сфокусированную на желудочно-кишечном тракте{140}. Он выпаливает цифры: 76 % – клиническое значимое уменьшение симптоматики; 83 % – хорошее самочувствие на протяжении 1–5 лет; 59 % – без медикаментозного лечения; 41 % – уменьшение дозы лекарств; 79 % реже или вовсе не обращаются к врачу. Правда, скоро Уорвелл выйдет на пенсию и не планирует новых испытаний. «К тому времени мы, наверное, уж все проклянем», – говорит он.

«Мы провели много исследований с неопровержимыми результатами, но все равно постоянно сражаемся с финансистами. Им вечно не хватает доказательств. Сколько еще им нужно?»

Наверное, он прав, и барьеры, не позволяющие взять этот метод на вооружение, слишком прочны. Уж больно неоднозначно его прошлое. Но по ту сторону Атлантики гипноз изобретается заново.

Глава 6. Переосмысление боли

В ледяном ущелье

Я медленно лечу по сверкающему ледяному ущелью. Стены отвесны, внизу – полоска синей воды. Справа и слева от меня – пингвины, стоящие на ледовых выступах и машущие крыльями-ластами, да снеговики с угольными улыбками. Я швыряю в них снежки, и, если попадаю, они взрываются сонмом треугольных осколков, а улыбающиеся лица парят, как череда застывших Чеширских Котов. Фоном звучит песня Пола Саймона «Зови меня Элом».

Я гляжу вверх, на снежинки и темное небо, потом вниз, на воду, затем проворачиваюсь. Но в основном лечу вперед. Приходится беречься ледовых мостиков, на некоторых сверкают иглу – эскимосские хижины из затвердевшего снега. Снеговики дают мне сдачи – тоже бросают снежки, и я перестаю метить в них, переключаясь на снаряды и получая удовольствие от снежных взрывов.

Свернув в полете, я вижу внизу семейство мохнатых мамонтов с огромными кривыми бивнями, стоящих по колено в воде. Я бросаю в одного снежок, и мамонт трубит. Затем появляется какая-то летающая серебристо-синяя рыбка, которая оставляет за собой хвост осыпающихся снежинок.

Летя по каньону, я то и дело смутно осознаю, что с моими ногами что-то творится. Сначала покалывает, потом вроде бы жжет. Но это происходит в другом мире, который не имеет отношения к этому волшебному каньону, и я не собираюсь отвлекаться. Мне интересно, не получится ли взорвать этих мамонтов.

В 2008 году лейтенант Сэм Браун отправился на свое первое задание в афганский город Кандагар. На исходе последнего дня миссии ближайший взвод сообщил, что попал в засаду. Браун двинул свой отряд через пустыню на помощь, но по пути его вездеход наехал на придорожную мину{141}.