Сила сильных

Тюки были свалены там, куда их пошвыряли женщины. В центре, у левого борта, расположилась под защитой двух тюков Вивани, хотя по своей обычной вздорности она, конечно, предпочла бы укрытие, сплетенное из листьев и ветвей. Под тюками валялась связка копий, теперь уже совсем бесполезных, поскольку на тюках мертвым сном забылся Бата. Очнувшись, он увидит, что древки согнулись или треснули, а добротные кремневые острия обломаны. У правого борта были в кучу свалены старые шкуры, которые вряд ли уже можно было использовать, но женщины побросали их в лодку вместо того, чтобы спасти второй парус. Один пустой сосуд был разбит, второй валялся на боку, но глиняная пробка вышла из него. Значит, единственным питьем остается вода. Вивани, свернувшись клубком, спала на ненужных шкурах — неужели это она принудила женщин побросать сюда эти шкуры только для своего удобства, даже не подумав о драгоценном парусе? Что ж, это на нее похоже. А накрывалась она роскошной шкурой пещерного медведя, которая стоила жизни двум охотникам, и этой шкурой расплатился с ней за любовь первый ее мужчина. Что такое парус, горько подумал Туами, если Вивани захотела устроиться поудобней? Каким болваном был Марлан, в его-то возрасте, когда спутался с нею, плененный ее умом, любвеобильным сердцем и белоснежным, ослепительным телом! И какими болванами были мы, когда подчинились ему, завороженные его колдовством или какой-то великой силой, которой нет даже имени! Туами посмотрел на Марлана с ненавистью и вспомнил свой клинок из слоновой кости, который уже давно и неспешно оттачивал с таким старанием, что острей не бывает. Марлан сидел лицом к корме, протянув ноги и опираясь головой о мачту. Рот его был раскрыт, а белые волосы и густая с проседью борода напоминали куст. В прибывающем свете Туами увидел, что силы вовсе оставили Марлана. И раньше у него были морщинки возле рта, а книзу от ноздрей прорезались глубокие борозды, но сейчас бородатое лицо было не только в морщинах, но выглядело совсем изможденным. Откинутая голова бессильно клонилась набок, перекошенная челюсть отвисла. «Теперь осталось уже немного ждать, — думал Туами, — и мы будем в безопасности. Места, где живут лесные демоны, останутся далеко, и тогда я воспользуюсь острым кинжалом из слоновой кости».

Так будет, но все же видеть лицо Марлана и при этом думать об убийстве было трудно. Туами отвел глаза, мельком осмотрел тела, беспорядочно лежащие в носовой части лодки, за мачтой, и принялся смотреть себе под ноги. Там, совсем близко, вверх лицом спала Танакиль. Она не казалась такой безжизненной, как Марлан, даже напротив, жизнь в ней переливалась через край, новая жизнь, которая не подчинялась даже ей самой. Она почти не двигалась, лишь пятнышко запекшейся крови на нижней губе вздрагивало от частого дыхания. Глаза ее не спали, но и не бодрствовали. Сейчас, когда Туами мог близко видеть эти глаза, ему показалось, что в них все еще скрывается ночь, так глубоко они ввалились и прятали в себе темноту, блеклые и бессмысленные. Хотя Туами наклонился вперед и она, конечно, не могла его не видеть, глаза не задержались на его лице, а продолжали бродить где-то в глубинах ночи. Твал, лежавшая с нею рядом, накрыла ее рукой, как бы спасая от опасности. Тело Твал казалось совсем старым, хотя она была моложе Туами и Танакиль была ее дочерью.

Туами снова потер лоб ладонью. «Если бы я только мог оставить это кормило и приняться за кинжал, или имей я кусок древесного угля и огниво, — он в тоске осмотрел лодку, не зная, на чем бы остановить внимание, — но ведь я совсем как река, — думал он, — и загадочный поток заполняет меня, бурлит и поднимает песок со дна, воды замутнены, и что-то живое, но такое странное выползает из трещин и щелей у меня в голове».

Шкура в ногах Вивани зашевелилась, и Туами подумал, что Вивани просыпается. Но тут наружу показалась ножка, покрытая мелкими рыжими завитками, и была она не длиннее его руки. Она пошарила вокруг, задела каменный сосуд и тут же отдернулась, потом тронула шкуру, вновь принялась шарить и ощупывать густую шерсть. Наконец ножка вцепилась в шкуру, цепко сжимая тонкую прядку, и застыла в неподвижности. Туами дернулся, как в судороге, как эпилептик, и в такт его движениям забилось кормило, а параллельные следы на глади реки разбежались далеко по сторонам от бортов лодки. Эта рыжая нога была одной из шести, которые прорвались через трещины в памяти.

Туами закричал:

— Но что еще мы могли сделать?

Мачта и парус снова стали четко очерченными. Он увидел, что глаза Марлана распахнуты, но не знал, как давно они столь пристально за ним наблюдают.

Марлан заговорил глухо, словно из глубоких недр своего чрева:

— Лесные демоны боятся воды.

Это было правдой, и к тому же обнадеживающей. Ослепительно сверкающая вода протянулась на много миль вокруг. Туами с мольбой смотрел на Марлана из глубины своего отчаянья. Сейчас он уже не помнил про кинжал, заточенный так, что острей не бывает.

— Не поступи мы так, нас уже не осталось бы в живых.