Сила, слабость и неразумие

Были у барыни два сына. Еще они едва говорить умли, когда она стала о нихъ неусыпно заботиться, чтобы ихъ въ казенное училище пристроить, здила она и въ Москву, и въ Петербургъ по этому длу, хоть и горько было материнскому сердцу дтей однихъ на чужія руки оставлять; только одно ее и утшало, что это для нихъ же въ пользу. «Не приходится мн капиталъ на ихъ ученье тратить, — думала она. — Что имъ за радость будетъ, если учеными голяками вырастутъ? Потомъ, пожалуй, и службы не найдутъ, а тутъ будетъ имъ и мсто готовое, и деньги на черный день останутся». Отдала она ихъ — когда одному пошелъ девятый, а другому десятый годъ — въ ученье, далеко отдала, за тысячу верстъ отдала. «Вруйте въ Бога, — сказала, она имъ на прощаньи:- уважайте старшихъ, учитесь хорошо и будете счастливы». Дти ухали, стали учиться, барыня стала попрежнему хозяйничать, имніе устраивать, больныхъ лчить, въ церковь ходить. Бывало, кладетъ земной поклонъ и думаетъ: «Это за дтей!» Привезутъ ей изъ деревни холстовъ:- «Это дтямъ!» говорить она, отбирая въ кладовую лучшіе куски. Начнетъ тяжбу съ сосдомъ, выиграетъ прибавку къ своей земл,- пишетъ дтямъ: «Вы у меня богатые будете, я вамъ еще землицы пріобрла». Материнское-то сердце заботливо, везд его лобовь скажется, только дти-то ее плохо чувствуютъ. Что хлопотъ было у барыни, когда подошло время ея сыновьямъ въ офицеры выходить! И комнаты она для нихъ приготовляетъ, и двушекъ заставляетъ блье шить, и ночью вскакиваетъ въ окно поглядть, какъ услышитъ, что мимо дома бубенцы прозвенятъ… Пріхали сыновья. Старшій — коренастый такой, приземистый, съ суровыми бровями, исподлобья смотритъ, неразговорчивый. Меньшой — худенькій, на боль въ спин жалуется, а ничего — веселый. Мать ихъ цлуетъ, не наглядится на нихъ, вареньями угощаетъ, но видитъ, что нтъ въ дтяхъ особенной ласки и точно они въ чужой домъ пріхали, дичатся, а все-таки по материнской доброт своей думаетъ: «это они съ дороги устали!» Время въ разговорахъ скоро летитъ; съ десяти часовъ, когда они пріхали, просидла семья до двухъ ночи. Сыновья спать пошли, а барын не до сна. Стала она обдъ къ слдующему дню заказывать, отбирать лучшую птицу къ жаркому, хлопочетъ, бгаетъ, а тутъ и заря стала заниматься…. Пошла барыня сыновей будить, чтобы къ обдн хать.

— Я усталъ, — промолвилъ старшій сынъ:- мн отдохнуть хочется…

— Посл отдохнешь, — отвтила мать:- а теперь долгъ христіанскій исполнить надо.

— Да, что же это за молитва будетъ, если я буду стоять я думать, какъ бы уйти поскоре?

— Ну, ужъ ты мн этихъ рчей не говори, это тебя демонъ смущаетъ.

— Какой демонъ! просто здравый разсудокъ говорить.

— Вотъ, онъ-то и есть демонъ… Да я и толковать объ этихъ вещахъ съ тобой не стану, молодъ ты для этого, а состаришься, такъ и самъ поймешь то, что я теперь понимаю. Подемъ.

Похали. Посл обдни на дому подобенъ отслужили, позвала барыня всхъ знакомыхъ чиновниковъ къ обду, духовенство, случились тутъ дв странницы и одинъ юродивый. Всмъ-то барыня на радости хочетъ своихъ сыновей показать, похвастать ими… Старшій сынъ молчитъ, хмурится, если же и скажетъ какое слово, такъ точно ножомъ по тарелк проведетъ. Услыхалъ онъ, что о нуждахъ чиновниковъ жалть стали, и говоритъ:

— Ну, такъ не служили бы, если жалованья мало; разв ихъ держать?

— А чмъ же жить-то тогда они будутъ? — спросили его.

— Пусть дло какое-нибудь длаютъ.

— Какое же?

— Мало ли длъ? Пусть сапоги тачаютъ, платье шьютъ, дтей учатъ, торговлей занимаются или частныхъ мстъ ищутъ.

— Да разв они чему-нибудь обучались? Кто имъ частное мсто дастъ?

— Ну, а не обучались, частныхъ мстъ достать не могутъ, такъ пусть и не жалуются. У мужика еще меньше достатки, а онъ еще и оброки господамъ платитъ.

— Такъ онъ мужикъ.

— Э, вс мужики, кто себя въ дворяне произвести не можетъ.

— Полно ты мужика-то жалть, — обидлась мать на неразумныя рчи. — Молодъ ты, не видалъ еще мужика, а былъ бы умне и посмотрлъ бы на него, такъ и не то бы заплъ. Пьяница мужикъ!

— Что жъ мужику и длать въ свободное время, какъ не пить? Мы, грамотные, газеты и книжки читаемъ, у насъ есть чмъ заняться и о чемъ поговорить. А о чемъ онъ говорить станетъ? О своемъ жить-быть? Такъ онъ не дуракъ, изъ этого пользы никакой не видитъ, горе же и безъ разговоровъ о немъ надоло. Нашъ братъ насидится за писаніемъ бумагъ, такъ и поплясать радъ, а трезвому мужику плясать не подъ силу, онъ за плугомъ довольно по полю находился. Вотъ вы бы придумали, что ему длать во время отдыха?

— Такъ, по-твоему, онъ и хорошо длаетъ, что пьетъ.

— Не хорошо, а все-таки другого выхода нтъ. Да что вы мужика за пьянство ругаете? Прочли бы, сколько дорогихъ винъ въ городахъ выходитъ, тогда бы и увидали, что не онъ одинъ пьетъ. Пьютъ и т, кому нужды въ пить нтъ.

— Не приходится мн читать эти глупости, и ты-то глупо длалъ, что книгъ зачитался. Умъ за разумъ у тебя отъ нихъ зашелъ!