Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.)

Еще через год в дальний путь собралась невеста декабриста Ивашева — гувернантка-француженка Камилла Ледантю. И к ней устремляется душа Надежды Николаевны. 6 мая 1831 года из Покровского Шереметева пишет ей: «Чувствительно благодарю вас. милая Камилла Петровна, за приятнейшее письмо ваше. Понимаю, что ощущает теперь ваше сердце, минута отъезда приближается; и Вы, между радостию, вас ожидающей, и настоящею печалью, разлучаясь с достойнейшей матерью, которая умеет высоко чувствовать и нежно Вас любить, всем пожертвовали для Вашево успокоения. Остается только пожелать, чтобы Господь укрепил Ваши силы, дабы могли свершить сей дальний путь благополучно... Я в душе моей уверена... что нет на земле таково тяжково положения, в котором бы человек среди самой жестокой скорби не мог бы внутренне обрести минут отрадных для облегчения души страждущей... Вы, готовясь разделять тяжкий жребий Вашево друга и облегчая ево положение — сто такая чистая радость для сердца, умеющево любить и понимать боль ближнево, что невозможно довольно возблагодарить Бога за ето истинно неземное, а небесное утешение, которое он по благости своей посылает, доставляя нам средства успокоить милаво человека... Пора кончить, Вам не до писем, и то заговорилась более, нежели бумага... Прошу Вас сказать от меня Ивану Дмитриевичу, что до последней минуты жизни пребуду к нему с одинаковым дружеством, любя и уважая ево всей душою, и принадлежу ему и семейству ево до гроба и в самой горести была бы щастлива, если бы могла ево и семейство ево чем успокоить»[186].

Когда читаешь такое письмо — а их писала Надежда Николаевна во множестве — то невольно приходит па ум, что отказ царя разрешить дочери Шереметевой следовать за своим мужем мог быть вызван не только недоброжелательством к Якушкину, что отмечали все современники, но и намерением как-то наказать Надежду Николаевну, вдохновлявшую лучшую часть русского общества на сочувствие и помощь декабристам.

Дом Шереметевой — это центр связи с Сибирью, все новости, письма, деньги, посылки идут так или иначе и через нее. Е. Ф. Муравьева, не получив очередного сообщения от сыновей, немедленно отправляет к Шереметевой письмо с нарочным из Петербурга в Москву или передает с кем-то из близких людей — это очевидно, когда возьмешь конверт в руки: на нем нет почтового штемпеля. Декабрист Павел Граббе, сосланный на Кавказ, проездом через Москву принят и обласкан в ее доме. Он пишет ей с любовью: «А Ваш Московский дом, где быстро промелькнувшие минуты навсегда остались в душе моей, как прекрасный сон, на моем снежном пути с Кавказа в Петербург!.. А Ваша (простите, что коснусь больного места) горестная почти — вдова, которой по неисповедимому приговору неба досталась в удел такая горькая участь! Каково теперь ее здоровье? А дальний друг! А близкие общие знакомые!» (Киев, 10 января 1844 г.)[187]

Письма из Москвы к Якушкину идут каждую неделю. О чем же пишет Надежда Николаевна? Впоследствии, после ее смерти, очень долго Иван Дмитриевич не сможет привыкнуть к отсутствию ее «неусыпных попечений», к тому, что «ей было мало любить меня самой нежной любовью, она еще всеми силами старалась, чтобы все вы и я, мы не были чужды друг другу»[188],— писал он жене сына.

Шереметева пишет о Чаадаеве, о новой комедии Островского «Банкрут» («Свои люди сочтемся»), которую он читал у нее в доме еще до выхода пьесы в печати, сообщала о всех близких и дальних.

Подобно сильному магниту, она собирает все, что есть в обществе умственно важного, нравственно значительного, связывает нити, ткет покрывало нравственно-общественной жизни.

До сих пор мы затрудняемся дать определение понятию «интеллигентность». В газетах, особенно молодежных, идут порою длительные диспуты, можно ли считать интеллигентом человека, который посещает выставки живописи, читает литературные новинки, но жесток и холоден с близкими. Вероятно, непомерно большое значение мы придаем образованию как сумме знаний, получаемых человеком. О Надежде Николаевне нельзя было сказать, что она была очень образованным человеком. Она плохо говорила по-французски, но обладала каким-то редким даром доброжелательства к людям и неутомимой погони за каждым загорающимся огнем духовной жизни. В то время Белинский в одной из своих статей дал определение «интеллектуального развития, основанного на неослабном преследовании быстро несущейся умственной жизни современного мира»[189].

Если применить эти слова к жизни Шереметевой, то мы вправе говорить о ее необычайно высокой способности и силе такого «преследования». Она переписывается с поэтом Жуковским, дружна с Языковым и Хомяковым, молодыми Аксаковыми, Киреевскими, наконец — с Гоголем. Едва она чувствовала в ком-либо умственные и особенно нравственные интересы, то немедленно устремлялась туда.