Читаем Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.) полностью

О смерти Надежды Николаевны мы знаем из воспоминаний А. О. Смирновой: «Гоголь пришел ко мне утром и был очень встревожен. «Что с вами, Николай Васильевич?» — «Надежда Николаевна умерла. Вы знаете, как мы с ней жили душа в душу. Последние два года на нее нашло искушение: она боялась смерти. Сегодня она приехала, как всегда, на своих дрожках и спросила, дома ли я. Поехала куда-то, опять заехала, не нашла меня и сказала людям. «Скажите Николаю Васильевичу, что я приехала с ним проститься»,— поехала домой и душу отдала богу, который отвратил перед смертью страдания. Ее смерть оставляет большой пробел в моей жизни»[195].

Сегодня мы можем узнать, г кому поехала Шереметева, не застав Гоголя дома. В дневнике известный филолог О. М. Бодянский записал 12 мая 1850 года: «Сегодня слуга мои говорит мне, что ко мне около обеденной поры какая-то старушка заходила и три раза просила передать мне, что вот она у меня была. «Да скажи же Николаю Васильевичу, пожалуйста, скажи, что была у него, была нарочно повидаться с ним». Вероятно, бедненькая, уставши от ходьбы, изнемогла под бременем лет, воротившись в свою светелку, кажется, на третьем этаже»[196]. Гоголь с Бодянским были приятели, и Николай Васильевич бывал у него.

Светелка Шереметевой находилась в большом шереметьевском доме на Воздвиженке. Этот дом цел и поныне.

За год до смерти Надежды Николаевны декабристка К. П. Нарышкина пожелала ей в письме здоровья и сохранения «той горячности чувств», которая «отличает столь дивным образом от толпы не только женщин ваших лет, но и от людей вообще». Нарышкина пишет о «благоговении и любви» к Шереметевой всех, кто знает ее. Современницы насмешливо называли ее «юной Наденькой». Но после ее смерти все декабристы считали себя осиротевшими.

Необычайная нравственная одаренность Надежды Николаевны, ее способность оказывать «скорую и неотложную» душевную помощь, ее неустанные поиски духовных огней — заставляют нас помнить о ней как об одной из замечательных личностей, которые в таком изобилии подарил нам XIX век.

Своей жизнью Надежда Николаевна Шереметева доказала, что героизм, рожденный в повседневности, носит особый характер: он пробный камень испытания на прочность и горение.



«Самый свободный долг» Фонвизиной-Пущиной


Пятерых декабристов, приговоренных к повешению, казнили на рассвете 13 июля 1826 года. «Никто не ожидал смертной казни,— писал современник.— Описать или словами передать ужас и уныние, которое овладело всеми, нет возможности: словно каждый лишился своего отца или брата».

Не спала в эту ночь и императрица Александра Федоровна, жена Николая I. Она тревожилась об августейшем супруге и записала в дневнике утром: «Что это была за ночь! Мне все время мерещились мертвецы... В семь часов Николая разбудили... доносили, что все прошло без каких- либо беспорядков... Мой бедный Николай так много перестрадал за эти дни! К счастью, ему не пришлось самому подписывать смертный приговор. Жены высылаемых намерены следовать за своими мужьями в Нерчинск. О, на их месте я поступила бы так же». Читая строки этого интимного дневника, поражаешься безмерному лицемерию даже наедине с собой, желанию остаться «доброй императрицей» после виселицы. Вероятно, по той же причине во время следствия Александра Федоровна делала богатые подарки жене Рылеева.

Несмотря на сентиментальные вздохи супруги, Николай всеми силами старался помешать отъезду жен декабристов за своими мужьями на каторгу.

Еще по поэме Некрасова «Русские женщины» мы помним, как Екатерина (Каташа, как ее ласково звали подруги) Трубецкая, поехавшая в Сибирь первой, подписывала в Иркутске отречение от дворянского звания и имущества. Отныне и она и ее рожденные в Сибири дети (детей у Трубецких к этому моменту не было) должны будут именоваться женой и детьми «ссыльно-каторжных». Трубецкую это не остановило. И тогда царь придумал новое, казалось бы, непреодолимое препятствие.

Неплохой психолог, Николай знал, что женщине труднее всего расставаться со своими детьми, и поэтому приказал, чтобы жены декабристов, пожелавшие отправиться к мужьям, оставили своих детей в России. Муж или дети — вот какой выбор должна была делать каждая женщина. Вслед за Волконской и Трубецкой в Сибирь отправились Александрина Муравьева, Елизавета Нарышкина, Анна Розен, Наталья Фонвизина, Александра Давыдова, Мария Юшневская, Александра Ентальцева. Две француженки — Полина Гебль, модистка из модного магазина, и дочь гувернантки в семье генерала Ивашева Камилла Ледантю добились специального разрешения поехать в Сибирь и там обвенчаться со своими женихами Анненковым и Ивашевым. Молодые женщины (лишь Юшневской и Ентальцевой было около сорока), они проявили необычайную силу характера, воли и любви.

Впоследствии Герцен справедливо писал, изумляясь женским сильным характерам: «Вообще женское развитие — тайна: все ничего, наряды да танцы, шаловливое злословие и чтение романов, глазки и слезы — и вдруг является гигантская воля, зрелая мысль, колоссальный ум»[197].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное