Читаем Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.) полностью

Декабристы окружили приехавших женщин любовью и преданным восхищением. «Наши ангелы-спасители» — назвал их Михаил Бестужев. Помощь их состояла не только в нравственной поддержке, но и в неустанной самоотверженной работе: они шили, готовили, лечили, но главное — вели переписку с Россией, поскольку декабристам она была надолго запрещена. Тем самым они не дали забыть на родине о каторжных и лишенных голоса. По признанию декабриста II. Басаргина, они «поддерживали, утешали и укрепляли не только мужей своих, но всех нас на трудном и исполненном терния пути».

О каждой из этих замечательных женщин можно было бы написать книгу. Но история, в общем, прихотлива и по-своему распоряжается памятью о прошедшем.

Некрасов в поэме «Русские женщины» поставил свой поэтический памятник Трубецкой и Волконской. О Полине

Гебль-Анненковой и ее муже написал роман «Записки учителя фехтования» знаменитый А. Дюма, но, вернее сказать, не столько написал, сколько, по выражению Достоевского, «перековеркал». (Роман этот был запрещен в царской России и только после революции опубликован.)

О Наталье Дмитриевне Фонвизиной не было написано и такой книги. А между тем ее жизнь необычайна даже среди этих удивительных судеб.

Случилось так, что имя Натальи Дмитриевны оказалось тесно связанным с историей родной литературы. Ее мать была дочерью директора Московского университета Павла Фонвизина, брата известного сатирика. Наталье Фонвизиной, посвятил свои стихи Жуковский, потом — декабрист Александр Одоевский, позднее — поэт-петрашевец С. Ф. Дуров, которого она опекала в сибирском его заточении. Она вышла замуж за своего двоюродного дядю, будущего декабриста Фонвизина, а после его смерти, уже по возвращении из Сибири, стала женой И. И. Пущина, лицейского друга Пушкина. Ей писал замечательные письма Ф. М. Достоевский, а Лев Толстой хотел сделать ее героиней своего романа о декабристах, который, к сожалению, остался ненаписанным.

Поразительно, как в иных лицах хранится и осуществляется связь, казалось бы, отдаленных друг от друга эпох: Фонвизин, Жуковский, Пушкин, Достоевский, Толстой...

В отличие от многих своих подруг Фонвизина знала об участии мужа в тайном обществе и сочувствовала его идеям. Ее глубоко уважали и ценили такие деятели декабризма, как И. Д. Якушкин и С. П. Трубецкой. Декабрист Н. Лорер писал в своих воспоминаниях о Фонвизиной, что «в ее голубых глазах отсвечивало столько духовной жизни, что человек с нечистой совестью не мог прямо смотреть в эти глаза».

Декабристы бережно хранили память о своем прошлом. Кольца, которые они носили, сделанные из их кандалов Николаем Бестужевым, были символом этого товарищества. Далеко остались люди, которым было понятно значение их дела, в Сибири же они долгие десятилетия ссылки после тюрьмы чувствовали себя, по выражению Пущина, «преданием еще живым чего-то понятного для немногих». Тем крепче была их дружба между собой, тем неразрывнее привязанность друг к другу. Все потом светло вспоминали жизнь в тюрьме — общую, дружную, почти семейную. «Это было поэтическое время нашей драмы»,—

напишет позднее Пущин. Каждый больно пережил ту минуту, когда нужно было уезжать на поселение — врозь с товарищам7! в разные города и края обширной Сибири. Тяжело было расставаться друг с другом, и поэтому заботой многих декабристов отныне стали ходатайства и просьбы о том, чтобы власти поселили их вместе где-то с близкими друзьями.

Ранняя смерть Александрины Муравьевой была для всех декабристов святым воспоминанием. Не вернулись из ссылки Екатерина Трубецкая и Камилла Ивашева. Все они похоронены в сибирской земле. Фонвизиной посчастливилось вернуться, и до конца дней она осталась верна памяти своих друзей, поддерживая и объединяя поредевший круг оставшихся в живых декабристов.


Достоевский и Фонвизина


Фонвизина была человеком необычайной духовной силы и одаренности. Вулканический темперамент, оригинальный, незаурядный ум, клокотание страстей, переключавшихся то в сферу личных волнений, то в религиозные искания,— вот что было свойственно этой женщине. Ее влияние на многих людей, с которыми она встречалась, было необычайно сильным и длительным. Наверно, именно это подкупило в ней Достоевского.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное