Сила Слова в Древней Ирландии. Магия друидов

Но в обоих случаях, изображенных в сагах, зарождение любви (истинное или разыгранное) оказывается связанным с речевым действием друида или заклинателя, и все происходящее далее приобретает характер самореализующегося пророчества. Строго говоря, друид не рекомендует Грайнне бежать с Диармайдом, как и Леборхам, которая также, строго говоря, не побуждала Дейрдре прямо отказаться от того, чтобы стать наложницей короля Конхобара. Однако его указание на привлекательность Диармайда имплицитно содержит намек на такую возможность. Наверное, нет смысла спрашивать себя, мог ли в данном случае друид «на самом деле» предвидеть, к каким трагическим последствиям приведет оброненное им замечание. Но вспомним, что это был не просто один из воинов на пиру, но именно друид, т. е. человек, которому должно быть известно будущее, поэтому предположение о том, что он не только мог знать о том, что произойдет потом, но и особым образом вербализовал свое знание, кажется вполне обоснованным. По крайней мере – для компилятора саги, но, наверное, на более раннем этапе ее бытования, возможно, еще ввиду устной легенды данный мотив мог звучать и эксплицитно. Причем то, что указанная сцена происходит на пиру, подобно сцене, открывающей сагу «Изгнание сыновей Уснеха» (в «Лейнстерской книге»), предполагает своего рода отсылку к данному тексту, точнее, сюжету. Наверное, в данном случае речь может идти скорее не о сознательной перекличке сюжетов, но о коллективной памяти определенного круга их носителей, которые невольно воссоздавали атмосферу: пир – друид – предречение. Таким образом создается комплекс горизонта ожидания слушателя: указание друида прочитывается как рекомендация, то есть как завуалированное предречение, которое должно реализоваться. Возможно, здесь можно провести параллель с темой «нарушаемого запрета», отмеченной Проппом: ведь если бы сестра маленького Ивашечки не увлеклась игрой с подружками, или если бы жена Синей Бороды не стала открывать запретную дверь, или если бы Красная Шапочка не стала разговаривать в лесу с волком, сюжет, от которого подготовленный адресат ждет определенного развития, просто оказался бы нереализованным.

Наиболее активно пророческая деятельность друидов проявляется перед военным походом, поскольку практически ни одно описание начала боевых действий без него не обходится, причем в сагах как ранних, так и поздних. В качестве примера, казалось бы, противоречащего иной воссоздаваемой реальности, реальности, в которой рядом с королем уже должна стоять фигура местного святого, хотелось бы привести пример из саги «Пир в гусиной крепости», повествующей о начале вражды между Конгалом Каэхом и королем Домналлом, сыном Айнмире. Действие происходит в первой половине VII в. (итогом конфликта стала битва при Маг Рат 637 г.), текст, что отчасти важно, очень поздний, уже ранне-новоирландский. Согласно сюжету, король Дал Арайде, небольшой области на северо-востоке Ирландии, вступив в конфликт с верховным королем Домналлом, обращается за помощью к королю пиктов Домналлу Брекку (Пестрому). Тот выражает готовность выступить против ирландцев. Несмотря на то, что после миссии святого Колумбы пиктские королевства западных районов Шотландии уже были христианизованы, в саге они изображаются как языческие, причем, как я понимаю, это не анахронистическая ошибка компилятора, а намеренное искажение возможных (изображаемых) событий. Итак:

ocus ro raidset fri Dubdiad ocus fri a n-draithib olchena faitsine do denam doib dus in bud shoraid a séd ocus a turus, ocus ro gabsat na draithe ag michelmaine doib, ocus oca toirmesc [O’Donovan 1842: 60] – и сказали (об этом) Дубдиаду и их друидам всем предречение сделать для них, будет ли удачным их поход и их странствие, и получили дурное предзнаменование друиды об этом (и запретили их поход).

Интересно, что в дальнейшем Домналл Брекк, естественно, этот запрет нарушает, даже несмотря на то, что Дубдиад (в поэтическом фрагменте) предостерегает его от войны с ирландцами, в частности, мотивируя это тем, что Домналл сын Аода – ata Crist ica choiméd – находится под защитой Христа. Пренебрежение предречением, естественно, оборачивается для пиктских королей неудачей и поражением, но мы должны понимать, что этот текст не просто была написан post factum изображенных событий, но, возможно, и носил отчасти пропагандистский характер, т. е. был эхом каких-то позднесредневековых распрей между центральными и северо-восточными районами страны[150].