Сила спокойствия

Не думайте, что погоня за мудростью — это приятная прогулка в солнечный день. Мудрость не обеспечивает немедленного спокойствия и ясности. Наоборот, она может даже затуманивать — но это тьма перед рассветом.

Помните: Сократ честно смотрел на то, чего не знал. Это трудно. Расставание с иллюзиями болезненно. Унизительно узнавать, что мы вовсе не такие умные, как считали. Также неизбежно, что прилежный ученик придет к обескураживающим или проблемным выводам о мире и о себе. Это вызовет у него беспокойство. А как же иначе?

Но это нормально.

Это лучше, чем сталкиваться с жизнью (и друг с другом), подобно слепым кротам, если пользоваться хрущевской аналогией. Мы хотим жить с сомнениями. Мы хотим смаковать их. Мы хотим идти туда, куда они ведут.

Потому что истина на другой стороне.

Обретайте уверенность и избегайте эго

Не ставьте эго настолько близко к своей позиции, чтобы при падении позиции пало и эго.

Колин Пауэлл, бывший госсекретарь США

За тысячу лет до нашей эры израильтяне и филистимляне воевали в долине Эла. Конца конфликту не было видно, и гигант Голиаф предложил выйти из тупика с помощью поединка: «Сегодня я посрамлю полки израильские; дайте мне человека, и мы сразимся вдвоем»[42]. В течение сорока дней ни один солдат не рискнул выйти, даже царь Саул. Голиафа вели эго и гордыня, а израильтяне были парализованы страхом и сомнением.

В войске Израиля воевали три брата. Их пришел навестить четвертый — юный пастух Давид. Он услышал про вызов Голиафа. В отличие от дрожащей армии, он был уверен, что сможет победить великана. Был ли он сумасшедшим? Как он мог подумать, что может побить исполина?

Давид сказал братьям: «Когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, я гнался за ним, и нападал на него, и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы, и поражал его, и умерщвлял его… И с этим филистимлянином… будет то же»[43]. Уверенность Давида возникла из опыта, а не из самомнения. У него ранее были серьезные враги, и он справлялся с ними голыми руками.

Давид знал свои сильные стороны, но он знал и слабости. Примерив шлем и броню, он отказался от доспехов: «Я не могу ходить в этом; я не привык»[44]. Он был готов проявить то, что мы могли бы назвать истинным самосознанием (и, конечно, верой).

Как Голиаф отреагировал на своего неожиданного соперника? Как типичный хулиган: «Что ты идешь на меня с палкою? Разве я собака?» «И сказал филистимлянин Давиду: подойди ко мне, и я отдам тело твое птицам небесным и зверям полевым»[45].

Однако высокомерие гиганта было недолгим.

Давид бросился ему навстречу с пращой и несколькими камнями из ручья. В эти секунды Голиаф наверняка должен был увидеть уверенность в глазах Давида и впервые испугаться. Но он ничего не успел сделать. Давид оглушил его камнем из пращи и убил его собственным мечом.

История этого поединка может быть правдой, а может быть и выдумкой. Но это одна из лучших историй об опасности самомнения, важности смирения и необходимости быть уверенным в себе.

Возможно, никто не умиротворен менее себялюбцев, чей разум — смерч миазмов собственного величия, повергающий в опасность. Они постоянно откусывают больше, чем могут прожевать. Они создают врагов. Они не способны учиться на своих ошибках, поскольку не верят, что совершают их. У них все сложно, и их все касается. Для мужчин и женщин, ведомых эго, жизнь одинока и болезненна.

Дональд Трамп в Белом доме разглагольствует в халате о новостях. Александр Македонский, в очередной раз напившись пьяным, дерется и убивает лучшего друга из-за глупого спора, не думая ни о чем, кроме будущих завоеваний. Говард Хьюз, эксцентричный предприниматель и инженер, в своем особняке трясется над каким-то безумным проектом, от которого он неизбежно откажется.

Они успешны, но вы хотели бы поменяться с ними местами?

Эта ядовитая форма эго имеет, как предполагается, менее злого двойника — так называемый синдром самозванца. Он проявляется в мучительном бесконечном беспокойстве: вы не подходите для своего дела, и это вот-вот вскроется. Шекспир выразил это ощущение в образе вора, носящего краденую одежду, которая слишком велика[46]. Писатель Франц Кафка, сын властного и неласкового отца, уподобил синдром самозванца ощущениям жульничающего банковского клерка: он лихорадочно старается вести себя так, чтобы махинации продолжались, но при этом боится, что они раскроются.

Конечно, эта неуверенность существует почти исключительно в нашей голове. Люди не думают о тебе, у них хватает собственных проблем.

Что может быть лучше этих крайностей, самомнения и синдрома самозванца, если не обычная уверенность в себе? Заработанная. Рациональная. Объективная. Спокойная.