Силач (ЛП)

— Ну хорошо, — согласился крошечный францисканец. — В конце концов, я не вправе вмешиваться в дела, выходящие за пределы моей юрисдикции. Если сама королева сочла возможным вас простить, закроем эту тему. Но меня интересует другое: почему ваша совесть, которая прежде никогда вас не мучила, хотя имела для этого куда более веские причины, именно сейчас довела вас до такого состояния, что теперь я вижу перед собой лишь тень того человека, каким вы были всего десять дней назад?

— Возможно, близость смерти заставила меня повзрослеть.

— Близость смерти? — удивился монах.

— Вас это удивляет? Посмотрите на меня! У меня нет сил шевельнуть ни рукой, ни ногой, я чувствую себя совершенно разбитым, перед глазами у меня все плывет, и каждое утро мне все труднее вставать с постели.

— Попросите цирюльника, чтобы он пустил вам кровь.

— Кровь? — в ужасе воскликнул наемник. — Вы что, хотите загнать меня в могилу до срока? Кровь мне самому нужна, у меня не так много ее осталось.

— Почему вы так в этом уверены? — спросил священник, не упуская ни единого слова.

— Посмотрите же на меня: мое лицо прям-таки зеленое! И эта слабость, что сводит меня в могилу. Не нужно быть цирюльником, чтобы понять: этот землистый оттенок кожи — отнюдь не признак грозящего апоплексического удара, а скорее наоборот.

— Интересно.

— Что здесь может быть интересного? — разозлился Турок. — Вы что, увлекаетесь медициной?

— Да, пожалуй, — согласился брат Бернардино де Сигуэнса. — Только я лечу души, а не тела. Но я и в самом деле впервые слышу, чтобы совесть действовала подобно медицинской пиявке.

— Думайте что хотите, — фыркнул Турок. — Я сделал свое дело, а как поступать дальше — решать вам.

— Нужно подумать.

— Ваше право.

— Это даже не право, а нечто гораздо более сложное и глубокое, — заметил монах с угрожающей серьезностью в голосе. — Еще Бернар Гуи, Великий инквизитор, предупреждал, насколько опасно может быть оправдание виновного. Слишком часто за спиной кающегося стоит не Бог, а сам дьявол.

Если бы это было возможно, Турок бы побледнел еще больше, но его кожа и так уже стала белой и почти прозрачной, и лишь бегающий взгляд и дрожь в голосе выдавали, насколько его всполошило упоминания дьявола.

— Не ищете черную кошку в темной комнате! — воскликнул он. — Я готов взять на себя ответственность за это злосчастное деяние и принять любую епитимью, какую вы на меня наложите, но отказываюсь признавать, что снизошедший на меня божественный свет может исходить от дьявола.

— Только Святая Церковь вправе решать, божественный ли это свет или что-то другое, — ответил францисканец. — Не подобает быть столь высокомерным, чтобы присваивать себе право, которое никому не принадлежит. Я собираюсь тщательно изучить этот случай и обещаю вам, что приложу все усилия и выясню всё, вплоть до мельчайших деталей.

— Так вы отпустите ее на свободу?

— Не сейчас, — сухо ответил священник.

— Почему же?

— На то у меня есть причины, но совершенно очевидно, что, если есть хотя бы один шанс на миллион, что вы действуете по велению Князя Тьмы, я считаю своим долгом оставить донью Мариану под стражей, пока не получу доказательств того, что она не связана с силами зла.

— Разве не во власти человека искупить то зло, что я невольно причинил? — смиренно спросил наемник.

— А разве во власти человека вернуть мертвым жизнь? Или честь — тем, кто ее потерял? — возразил монах. — Вам следовало подумать, и хорошенько, основательно подумать, прежде чем запустить ту машину, которую не в вашей власти остановить.

— Зато это в вашей власти.

— У меня нет такой власти, и никогда не было, — покачал головой монах. — А теперь оставьте меня. Я должен покаяться перед Господом и испросить у него совета.

— А мне что делать?

— Молиться, если умеете. И главное, не покидать остров, если не хотите, чтобы я приказал заковать вас в цепи.

— Я не в том состоянии, чтобы куда-то уехать, — ответил Турок.

Так оно и было, а кроме того, Бальтасар Гарроте не сомневался, что куда бы не завела его злосчастная судьба, в этом мире нет места, где можно спрятаться от взора Бога или дьявола.

Остаток утра он провел в часовне доминиканского монастыря в бесконечных молитвах, а потом до самого вечера просидел на берегу реки, позабыв о мориске Боканче, которая, несомненно, высосала бы из него последние силы. С наступлением темноты он отправился на постоялый двор в слабой надежде найти там таинственного Силача, который как сквозь землю провалился с того самого дня, когда предупредил его о грозящей опасности.

Часом позже Турок заметил его у входа, и бросился к нему, как цепляющийся за соломинку утопающий, заставив сесть рядом.

— Воистину святые небеса послали мне вас! — радостно воскликнул он. — Бог услышал меня! Мне просто необходимо было с вами увидеться!

— Вот как? — удивился канарец.

— Кто еще может дать мне добрый совет, если не человек, которому я обязан жизнью? — Турок глубоко вздохнул и крепко сжал Сьенфуэгосу руку. — Я это сделал! — снова воскликнул он.

— Что вы сделали?

— Отозвал обвинение.