Сильфида

— Слушай же, — сказала она, — слушай! Невесело тебе часто бывает, грустно… больно, а почему — сама не знаешь… Я тебе объясню… сейчас… Да! Тоскливо тебе, потому что, кроме старой матери, которая не сегодня-завтра умрет, у тебя нет близкого человека… такого, который был бы тебе другом и заботился бы о тебе, любил бы тебя всей душой… которому ты могла бы во всем довериться… Грустно тебе, потому что ты видишь, как другие женщины нянчат и ласкают детей, имеют свой дом и стараются его приукрасить как могут, убрать чем могут, как птицы вьют они гнездо для себя и для своей семьи, чтобы сделать жизнь счастливой, обеспечить себе безоблачную старость и спокойно умереть… Больно тебе, потому… потому что в сердце у тебя остались нерастраченные чувства, потому что тебе приходят в голову такие слова, которых ты никому не сказала, потому что тебе хотелось бы обнять кого-то крепко-крепко и знать, что ему с тобой хорошо, приятно, что он счастлив… потому что… хоть ты и увлеклась рукоделием и глаза свои портишь, а все же ты иногда думаешь о том, что все это глупости и что… ты загубила свою жизнь!

Говоря это, Бригида почти вплотную приблизила к лицу подруги свое пылающее, возбужденное лицо с горящими глазами. Говорила она быстро, дышала тяжело.

— Ну что? — спросила она после минутного молчания. — Ну что? Разве это неправда? Разве я плохо объяснила тебе, что ты чувствуешь и почему?

Розалия сидела, закрыв лицо руками. Бригида рассмеялась своим обычным отрывистым, глухим смехом.

— Ну вот, — сказала она, — видишь, я отгадала.

Немного погодя Розалия, вытерев платочком мокрое от слез лицо, снова взяла подругу за руку.

— Возможно, ты и отгадала, — пролепетала она, — мне кажется, что ты и вправду отгадала… Так уж, видно, устроены наши сердца, что нам необходимо кого-нибудь любить… Я была два раза в жизни влюблена: в первый раз еще в хорошие времена, это старая история, а во второй — недавно… могу даже сказать тебе по секрету в кого, только ты никому не говоря. В Стася Жиревича… Ах, как я влюбилась в него несколько лет тому назад… потом я выкинула это из головы, но боль осталась…

— Опять глупости! — прошептала Бригида.

Розалия, не расслышав ее шепота, продолжала:

— Но обо мне говорить нечего. У меня все позади, и если я в конце концов не вышла замуж, то только потому, что не случилось подходящей партии, а неравный брак я считала унизительным… Мама воспитала меня в правилах, соответствующих моему происхождению, и если бы я даже сейчас помолодела лет на двадцать, я бы не отступила от них ни за что на свете… что бы там ни было… Но ты — дело другое: твой отец был чиновником, твоя мать дочь чиновника, и для тебя, скажем, тоже не очень прилично, но все же менее унизительно выйти замуж за такого…

Она не договорила и, придвинувшись еще ближе, прошептала:

— Знаешь, он даже красивый…

— Он, должно быть… очень добрый… — мечтательно сказала Бригида.

— Он уже сделал тебе предложение? Скажи, милочка, скажи!

Она вся дрожала от любопытства.

— Сделал.

— Когда? Когда?

— Сегодня днем… мы встретились в городе, когда я носила белье на каток…

— Как же это произошло, мое золотце? Как это произошло? Что он тебе сказал? Что ты ему?

— Ну, уж этого я тебе, конечно, рассказывать не стану, — вспыхнула Бригида и, помолчав немного, добавила:

— У него свой домик… в Млынове…

— В шести милях отсюда… маленький такой городок… А долго он еще здесь пробудет?..

— До осени, пока не кончат строить каменный дом. У них и участок при домике есть и сад хороший…

— Ого! — удивилась Розалия.

— Старуха мать живет с ним… старенькая, как он говорит, беленькая, как голубка. У них две коровы, лошадь, птица всякая домашняя, и даже немножко ржи и пшеницы сеют.

— Ну, стало быть, зажиточно живут.

— Да, для таких людей зажиточно.

— Ты бы в саду и огороде работала, сеяла, садила…

— Ах, еще как бы сеяла и садила! Я сильная, и такая работа мне больше всего по душе… И потом свое!.. Вот посадить бы какое-нибудь деревце… растет оно с каждым годом все выше… Человек стареет, а оно все растет… собственной рукой посаженное, словно ребенок собственный! Или скотинку свою иметь… Вот Вильчека я как люблю, хотя он и не мой… Я бы кормила свою скотину, ухаживала за ней, холила. Все были бы у меня сытые, здоровые, довольные… А дом! Будь он хоть какой ни на есть убогий, если бы никто беспорядка не устраивал, у меня было бы чистенько и хорошо, как в раю. Мне не надо ни роялей, ни диванчиков, да и никаких таких цветочков, чтобы кожуха украшать. Бедно так бедно, но в доме должна быть чистота и зелени много, чтоб зимой веселее было…

Бригида размечталась. Голос ее звучал веселее.

— А он умеет читать? — вдруг спросила Розалия.

— Умеет; я видела, как он в костеле по молитвеннику молился.

— А писать?

— Не знаю.

— Ай-ай-ай! — вздохнула Розалия. — Что пани советница обо всем этом сказала бы?

Бригида снова помрачнела.

— Вот то-то и оно, — ответила она резко и с горечью добавила: — Журавль в небе!

Розалия вскочила.

— Ах, — воскликнула она, — я заболталась, а мама там!.. Пойду погляжу, может быть она хочет вернуться домой! О, как замечательно играют вальс!