Сильмариллион

После того на протяжении долгих лет никто не попадал внутрь, кроме одних только Хурина и Хуора, а подданные Тургона вовеки не покидали пределов долины, пока не настал Год Скорби и не прошло трехсот пятидесяти лет, и более. Но под защитою гор народ Тургона множился и процветал; и вкладывали эльфы искусство свое в беспрерывный труд; и вот Гондолин на Амон Гварет сделался воистину прекрасен, и мог сравниться даже с эльфийским Тирионом, что за морем. Высоки были его белокаменные стены; вниз сбегали ровные лестницы, и вознеслась ввысь башня короля. Там били сверкающие струи фонтанов, а во дворе Тургона красовались изображения Дерев древности, что сработал сам Тургон, призвав на помощь многие умения эльфов. Древо, созданное им из золота, называлось Глингал, а Древо, цветы которого Тургон отковал из серебра, звалось Бельтиль. Но все чудеса Гондолина затмевала красота Идрили, дочери Тургона – той, что прозывалась Келебриндал, Среброногая, чьи кудри сияли золотом, словно свет Лаурелин до прихода Мелькора. Так долго текли в блаженстве дни Тургона; Невраст же пришел в запустение, и никто в нем не жил вплоть до гибели Белерианда.

А пока строился втайне город Гондолин, Финрод Фелагунд возводил в подземных глубинах Нарготронд; а сестра его, Галадриэль, гостила в королевстве Тингола, в Дориате, как говорилось ранее. Часто беседовали Мелиан и Галадриэль о Валиноре и об ушедших благословенных днях; но никогда не рассказывала Галадриэль о том, что последовало за мрачным часом гибели Дерев; всегда на том смолкала она. И однажды молвила ей Мелиан:

«Какое-то горе гложет тебя и родню твою. Это я могу прочесть в тебе: прочее же сокрыто от меня. Ни мысль, ни взор мой не в силах различить то, что произошло или происходит на Западе: тень застлала землю Аман от края до края и простирается далеко над морем. Отчего не расскажешь ты мне более?»

«Горе наше в прошлом, – отвечала Галадриэль, – и хочу я насладиться той радостью, что еще жива здесь, и не тревожить скорбных воспоминаний. Может статься, много еще горя выпадет нам на долю – хоть и кажется теперь, будто засиял для нас свет надежды».

Тогда Мелиан заглянула в глаза ей и молвила: «Я не верю, что нолдор пришли сюда посланцами Валар, как говорилось вначале – хоть и явились они в час нашей крайней нужды. Ибо никогда не упоминают они в речах Валар; а правители их не принесли посланий Тинголу ни от Манвэ, ни от Улмо, ни даже от Олвэ, брата короля, ни от народа Тингола, что ушел за море. Почему же, о Галадриэль, славный род нолдор был изгнан из Амана, словно преступники? Что за зло овладело сыновьями Феанора, почему столь надменны они и столь безжалостны? Близка ли я к истине?»

«Близка, – отвечала Галадриэль, – только не изгоняли нас; ушли мы по своей воле и против воли Валар. А преодолели мы великие опасности и не посчитались с Валар во имя вот какой цели: отомстить Морготу и вернуть то, что похитил он».

И тогда Галадриэль поведала Мелиан о Сильмарилях и о том, как убит был в Форменосе король Финвэ; однако, как и прежде, ни слова не сказала она о Клятве, и о Братоубийстве, и о том, как сожжены были корабли в Лосгаре. Но отвечала Мелиан: «Многое рассказала ты мне – но, сдается мне, не все. Завесу тайны тщишься набросить ты на долгий путь от Тириона, но я прозреваю там зло, и Тинголу следовало бы узнать о нем».

«Может быть, – отвечала Галадриэль. – Но не от меня».

И Мелиан не говорила более о том с Галадриэлью, но поведала королю Тинголу все, что услышала о Сильмарилях. «Это – дело великой важности, – сказала она. – Большей важности, нежели в состоянии понять сами нолдор, ибо Свет Амана и судьба Арды заключены в этих камнях, творении погибшего Феанора. Не во власти эльдар, предрекаю я, вернуть Сильмарили; и мир разрушен будет в грядущих войнах прежде, чем удастся вырвать их у Моргота. Видишь! – Феанора они уже погубили – да и многих других, догадываюсь я. Первой же в цепочке смертей, что навлекли эти самоцветы и навлекут еще, стала смерть друга твоего Финвэ: Моргот сразил его, прежде чем бежал из Амана».

Тогда замолчал Тингол, охваченный горем, и мрачное предчувствие овладело им; но со временем молвил он: «Теперь наконец понимаю я, отчего нолдор пришли с Запада – чему немало удивлялся я прежде. Не на помощь нам явились они (разве по воле случая); ибо тех, кто остался в Средиземье, Валар намерены предоставить их собственной участи, пока не пробьет час крайней нужды. Ради того, чтобы отомстить и вернуть утраченное, явились нолдор. Однако тем более верными союзниками в борьбе против Моргота окажутся они: теперь и помыслить невозможно, чтобы нолдор когда-либо заключили союз с врагом».

Но молвила Мелиан: «Истинно, во имя этих целей пришли нолдор – однако есть и другое. Остерегайся сынов Феанора! Тень гнева Валар коснулась их; и содеяли они зло, как я вижу – и в Амане, и противу своей же родни. Вражда разделяет нолдорских владык – хотя и усыплена до времени».