Сильная. Желанная. Ничья

Я опускаю Тами на прохладные простыни и осторожно стягиваю невесомые красные трусики к ее изящным щиколоткам. Отбрасываю с бедер полотенце, выпуская своего зверя на свободу. Провожу ладонью по изнывающему стволу, пытаясь притупить возбуждение. Сегодня все будет только для нее, для моей девочки…

— Ну что, готова? — шепчу, нависая над ней, как гора. Зарываюсь в шелковистые кудрявые волосы и целую Тами в висок.

— А ты как думаешь? — сглатывает иволга, поглаживая мои плечи.

— Сейчас проверим. — Слегка приподнимаюсь на локтях и веду ладонью по упругому животику, ниже, к развилке между ног. Тами испуганно распахивает глаза и сжимает бедра. Черт… Придется снова выпускать на свободу джентельмена, которого я задвинул подальше. — Я понял. Ты, по-моему, предлагала стать моей безвольной куклой? Было такое?

— Д-да. Вацлав, я не знаю, что делать… Я не умею…

— Молчать, любимая. И получать удовольствие. — Целую ее в щеку. — Тами?

— Аюшки?

— Не думал, что мне в жены достанется девственница.

— Очень смешно. — Вздыхает она.

— Не болтай, — касаюсь дыханием ее горячей щеки.

— Кто тут еще болтает, — фыркает дерзкая иволга и ловит мои губы. Гладит плечи, зарывается пальчиками в растительность на груди и ведет ладошкой вниз…

— Черт, иволга, если ты продолжишь в том же духе, для тебя это все быстро закончится… Безвольная. Кукла. Помнишь?

— Угу.

Я отступаю от нее, приподнимаюсь на руках, желая запечатлеть в памяти ее образ — растерянной, взволнованной прекрасной девушки. Грудь Тамилы вздымается, из глаз струится яркий возбужденный блеск, живот подрагивает, губы раскрываются… Она любит целоваться, теперь я это знаю. И поцелуй значит для нее куда больше, чем просто ласка — доверие, принятие, уважение — в нем столько смыслов.

Я ловлю ее раскрытые губы и нежно целую. Больше успокаиваю, чем возбуждаю. Доверяй, доверяй мне, иволга… Не бойся отпустить себя на волю, оттолкнуться от дна болота, в котором тебя утопили, и вырваться на воздух.

Она обмякает в моих руках. Закрывает глаза, отдаваясь во власть ласкающих ее рук и губ… Покрываю поцелуями ее шею, прикусываю ключицы и спускаюсь ниже — к упругим холмикам, увенчанным выпуклыми коричневыми сосками. Мну ее груди ладонями и слегка прикусываю напряженные соски. Губы сменяют пальцы. Я царапаю вершинки шероховатыми подушечками, натираю их, чувствуя, как моя девочка отзывчиво реагирует на ласки — стонет и вскидывает бедра навстречу мне.

— Вацлав… Пожалуйста…

— Сейчас, сейчас…

Воздух звенит от напряжения, тяжелеет от резких сладких запахов нашей страсти. Мускус, ваниль, мед, ароматы разогретой на солнце гальки — наверное, так пахнет страсть. Моя рука ползет по влажному подрагивающему животу Тами… Осторожно развожу ее бедра, вдыхая дурманящий запах возбуждения, и погружаю пальцы внутрь. Скольжу подушечкой вокруг чувствительного бугорка, не прекращая целовать ее губы, лицо, грудь… Меня ведет от ее запаха, вкуса влажной от пота кожи. Рот наполняется слюной от нестерпимого желания попробовать мою девочку на вкус.

— Безвольная кукла. Поняла, жена? — шепчу иволге в аккуратное ухо и устраиваюсь на коленях между ее ног. Прокладываю дорожку поцелуев по гладким бедрам, а потом накрываю ртом ее бархатные губки. Тами течет. Слизываю влагу, как измученный жаждой странник, чувствуя, как сердце затапливает почти щенячий восторг.

Тамила стонет, царапая меня напряженными пальчиками, мечется по подушке, дрожит… Я кожей чувствую, как она возбуждена, как пульсирует кровь в ее жилах…

— Вацлав… Я хочу большего… — стонет она, подтягивая меня к себе за плечи. — Я хочу тебя. Я… я пью таблетки, ты можешь не…

«Я хочу тебя…». Господи, сколько я ждал этих слов… Накрываю ее губы своими, блестящими и влажными от ее смазки, и медленно вхожу. Выпиваю ее первый стон удовольствия до дна, едва сдерживая рвущегося на хлипкой цепочке зверя. Тами замирает, привыкая к ощущениям и напрягается, словно окунаясь в кошмарное прошлое… Деревенеет.

— Не получается… Просто сделай это и… все. Я… я не могу. — Всхлипывает, поглаживая мое лицо. Держась на остатках самообладания, я толкаюсь бедрами и шепчу в ее ушко нежности, чудом вспоминая, что «женщины любят ушами».

— Тами, ты… как красная роза в диком саду… Красивая и опасная.

Она изумленно открывает глаза и глубоко вздыхает.

— Я влюбился в тебя сразу, Тами… На улице… под дождем, когда увидел твои синие, как сапфиры глаза.

Иволга расслабляется, возбуждаясь от моих слов больше, чем от прикосновений. Целует мои губы, ведет по ним язычком, царапает плечи… Часто дышит, подталкивая бедра мне навстречу.

— Я люблю тебя… Люблю, моя Тамила.

— Вацлав… Господи… Я…

— Очень люблю… Я думать ни о ком не могу, кроме тебя. Ты соблазнительная, прекрасная… — прикусываю ее сосок и толкаюсь во всю длину.

Она впивается ногтями в мою спину и кричит. Выгибается, крепко сжимая ладонями мои ягодицы. Отпускает себя на поруки жизни, в которой есть только она и я… Мы… Нанизывает вихри своего удовольствия на бьющееся во мне желание. И я тоже… отпускаю себя. Делаю мою иволгу своей, задыхаясь от переполняющей сердце радости. Я исцелил ее, а она — меня…