Сильная. Желанная. Ничья

Синельников жестом подзывает Козырева и раскладывает перед ним «фактуру». На столе шелестят листы — распечатки звонков, данные с камер, судебно-медицинское заключение о препаратах, которыми Зорин кормил Тами… Всё, что за время нашего сотрудничества, накопал детектив. Резюме, визитки, фотографии, сведения из базы — безжизненные «писульки», за которыми стоят человеческие судьбы.

— Значит, Тамила Аркадьевна была свидетелем преступления? И делом занимается Филонов? — произносит Козырев после краткого, но содержательного рассказа Андрея Борисовича. — А Зорина задержали?

— Нет, недостаточно улик, — цежу сквозь зубы, хотя вопрос он адресовал не мне.

Козырев впивается взглядом в Жеку — тот натирает порошком поверхности и снимает отпечатки пальцев. На моих пальцах тоже чернеет липкий след от краски… До чего ты докатился, Черниговский? Тебя, возможно, подозревают в убийстве и похищении!

Повисает напряженная, вязкая тишина. Почти смертельная. Синельников хрустит пальцами, я тяжко вздыхаю, поглядывая на часы.

— Серега, ну чего там? — Козырев опускает ладони в карманы брюк и задирает голову, очевидно, обращаясь к судебному медику.

Слышатся тихие шаги, а потом на лестнице вырастает Серега — тощий, похожий на рок-музыканта мужчина лет сорока. Кончики длинных волос выбиваются из его шапочки, а воротник халата скрывает большую цветную татуировку на шее.

Козырев бросает на меня короткий, колкий, как лед, взгляд — он вынужден меня терпеть — закон не воспрещает хозяину присутствовать во время обыска. Да и на месте преступления тоже… Мало ли что им может понадобиться?

— Смерть наступила от удушения. Подробнее смогу выяснить после вскрытия. В комнате полно старых следов крови — на стенах, под столом. Тщательно затертых, но определить можно. Разного цвета — от коричневых до темно-зеленых. Разной степени давности. — Сообщает судебный медик.

Издаю мучительный стон, вспоминая о рассказах Тамилы… Издевательства, насилие, побои… Гори в аду, Нестеров! Я рад, что ты сдох, как собака!

— Он бил ее и издевался, — тихо произношу я. — У Тамилы спина и ноги в шрамах от плетки.

— Понятно, — кивают мужики. Впервые вижу в глазах Козырева проблески сочувствия или солидарности. — Вацлав Александрович, я прошу вас подписать уведомление о невыезде. Мы можем самостоятельно закончить осмотр вашего дома, надеюсь, вы не против?

— То есть, вы меня не подозреваете? И отпускаете домой? К детям?

— Нет, я верю Андрею Борисовичу… — нехотя бросает он. — Ваше алиби мы проверим в течение часа: секретаршу допросят и записи с камер просмотрят. Запросим данные с камер на въезде в поселок — преступник или преступники могли передвигаться на такси. В общем, будьте на связи. Ждите новостей. А Андрея Борисовича я попрошу остаться — ваши наработки пригодятся следствию, если позволите…

— Конечно, рад послужить, — оживляется Синельников.

Прощаюсь с сотрудниками, бездумно подписываю предложенные Козыревым бумаги и выхожу на улицу. Свежий, уже по-зимнему звенящий воздух врывается в легкие, мгновенно обжигая их. Хочется курить, хотя я уже сто лет этого не делал. Бросаю небрежный взгляд на чертов дом и сажусь в машину. Двигатель тихо урчит под сидением, тяжелые дождевые капли плюхаются о лобовое стекло, телефон вибрирует — Инна Сергеевна сообщает, что забрала девчонок из садика.

Не могу ехать домой — не представляю, что говорить Соньке и как смотреть в ее чистые доверчивые глаза. Моя Тами… Я не переживу, если потеряю тебя. Не переживу этого еще раз — слишком больно, слишком жестоко, всего, сука-жизнь, слишком! Бью ладонями по рулю и отъезжаю от дома. Катаюсь по вечернему городу. Курю и пью кофе навынос. Думаю. Представляю разные варианты развития событий и набрасываю план. Отвечаю на звонок Регины и Ярика. Выслушиваю, какие следователи «бездушные солдафоны», а от предложения Огнева напиться отказываюсь. Все-таки еду домой… Инна Сергеевна с доченьками встречают меня в прихожей. Замечаю припухшие от слез глаза заботливой няни, и недоуменные — Сонечки.

— Слава, а мама когда из командировки приедет? — Сонька скачет вокруг меня козочкой и обнимает за колени.

— Мама? — голос садится до хриплого, сдавленного шепота. — Она скоро приедет. И просила передать своим любимицам вот… — вытаскиваю из кармана два чупа-чупса, купленных по дороге. — Вы хорошо себя вели?

— Да! — кричат малышки. — А сказку про Рапунцель расскажешь? — робко спрашивает Карина.

— Расскажу.

Инна Сергеевна обнимает меня и по-матерински похлопывает по плечу. Украдкой утирает слезы, стараясь не выражать чувства при детях.

— Можете рассчитывать на меня, Вацлав Александрович, — всхлипнув, произносит она. Торопливо застегивает куртку, сует ноги в ботинки. — Я девочек в садик отвезу, квартиру уберу, не переживайте…

— Спасибо, Инна Сергеевна. Огромное спасибо за поддержку. — Дверной замок издает лязг, оставляя меня наедине с ноющим горем.