Летнее утро - это всегда летнее утро. Ничто не может его победить. Ветер по-прежнему крутил в воздухе тучи песка и пыли, но к нему уже привыкли. Солнечный свет, сеявшийся сквозь эти тучи, был тревожным, зловещим, но это был свет зачинающегося дня, а днем все выглядело не столь страшно и грозно, как ночью.
Умурзак-ата и Алимджан ушли в поле. Перед уходом Алимджан предупредил Айкиз: если понадобится его помощь, пусть немедля пришлет кого- нибудь за ним. Старый садовод предложил себя в «проводники» Айкиз и Лоле. Но, жалея старика, они отказались от его услуг. Он медленно побрел в степь, к своему саду…
Вскоре тронулись в путь и Айкиз с Лолой, по тропинкам и дорогам, засыпанным песком. Айкиз мысленно провела прямую от стана к водохранилищу (вероятнее всего было, что Погодин поехал именно так - прямиком через степь), и конь, подчиняясь ее воле, двинулся вперед, придерживаясь этой воображаемой дороги и в то же время делая длинные зигзаги.
Ветер дул то сбоку, то в спину. Песок, поднятый ветром, как ни заслонялись от него, лез в глаза. Лола, ехавшая позади Айкиз, то и дело восклицала:
- Ападжан! Я ничего не вижу! Так мы не найдем его.
Айкиз молчала и, пересиливая колющую боль, от которой слезились глаза, напряженно всматривалась в «дорогу».
Часа через два подруги, петлявшие по степи, добрались до неглубокого, но обширного оврага, прозванного местными жителями «Беш чукур» - Пять буераков. Кони медленно, осторожно переступая копытами, вязнувшими в песке, спустились в овраг, и вдруг Лола вскрикнула:
- Айкиз! Вон он!..
Погодин был весь занесен песком. Виднелись только руки да голова. Он попытался приподнять ее, но тут же снова, как на подушку, уронил в мягкий песок.
Лола первой спрыгнула с коня, подбежала к Погодину, нагнулась над ним и, отгребая с груди и шеи песок, поцеловала растрескавшиеся, пересохшие губы. Погодин слабо улыбнулся, шепнул хрипло:
- .Ничего, Лола… Ничего… - и, к ужасу девушки, бессильно смежил воспаленные веки.
- Айкиз! - закричала Лола. - Скорее, Айкиз! Он умирает!..
К счастью, Айкиз не утеряла обычной решимости и твердости. Она опустилась рядом с Лолой на колени, просунула руки Погодину под мышки и попробовала поднять его. Погодин застонал… Увидев, как побелела Лола, Айкиз кивком показала ей на коней:
- Подведи их поближе!
Лола отошла, оглядываясь назад. Айкиз, До боли прикусив губу, напрягшись всем телом, подтянула Погодина к краю оврага. Погодин с трудом открыл глаза, благодарно взглянул на Айкиз, шепнул что-то, но налетевший порыв ветра заглушил его слова…
- Что с тобой? - морщась от жалости к Погодину, спросила Айкиз. - Где болит?
- Нога… С ногой что-то…
- Придется потерпеть, Иван Борисыч1
Погодин кивнул:
- Авось стерплю…
- Крепись!.. А то Лола вот-вот упадет в обморок:
Айкиз с трудом подволокла обмякшее, отяжелевшее тело Погодина к одному из коней и с помощью Лолы осторожно подняла на седло. Сама она села позади Погодина и строго сказала Лоле:
- Поезжай следом и не реви. Ему и без того худо.
Лола ответила ей взглядом, полным искреннего восхищения: она уже стыдилась недавнего отчаяния. Ей особенно стыдно было перед Айкиз, державшейся так мужественно и стойко.
Придерживая Погодина, Айкиз, натянув поводья, пустила коня мягким шагом.
Через час, через полчаса (Айкиз уже потеряла счет времени), пробившись сквозь бурю, они достигли тракторного стана, где размещался медицинский пункт.
Погодин, крепясь, не издал ни единого стона за всю дорогу, а когда ему оказали первую помощь, решительно заявил, что ему уже лучше и ни в какую больницу он не поедет:
- Поднимать целину - не в игрушки играть! Мое место здесь, на стане.
Директора уложили. Из его кабинета принесли стол с телефоном. Погодин повеселел, приободрился, и комната, словно улей, наполнилась деловитым, беспорядочным шумом, ни на минуту не оставаясь пустой.
Лола не отходила от постели Ивана Борисовича. Она оказалась сиделкой терпеливой, заботливой, самоотверженной.
Глава двенадцатая
ПОСЛЕ БУРИ
Песчаная буря пробушевала около двух суток. Всюду, - в степи, в кишлаке, на стане, - она оставила грозные, ощутимые следы…
Придорожные рвы, канавы, овраги завалило песком, комьями земли, обломанными ветками и листвой. Вода в арыках текла желтая, мутная; в степи возле каждого кустика саксаула или пальчатни высился песчаный бугор. По распаханной целине буря расстелила песчаное одеяло. Своим шершавым языком она облизала хлопковые поля, засыпала чуть не по самую макушку молодые зеленые побеги хлопчатника, запорошила их желтой пылью, и они, как и трава близ дороги, казались иссохшими от зноя.
Опустошительные бури были алтынсайцам не в диковинку, но впервые они лицом к лицу встретились с непогодой на широких просторах степи и полей в самые горячие, напряженные дни. От нее нельзя было спрятаться, и алтынсайцы сшиблись с ней грудью; теперь же, когда буря прошла, надо было поскорей залечить нанесенные колхозу раны.
Под просветлевшим, голубым, чистым небом в степи, в горах, на стане, в кишлаке и на полях вовсю закипела работа.