Сильнее бури

Дома, сказавшись больным, он пролежал несколько дней, весь отдавшись темным, беспокойным думам, а потом, в одну из непроглядных ночей, погрузил вещи на арбу, нанятую в городе, забрал с собой жену и дочь и тайком уехал из Ал- тынсая начинать новую жизнь.

Растерянность, охватившая Аликула после потери лавки, наставника-отца, обманом накопленного добра и былого почета, - эта растерянность прошла. Много испытал в жизни Аликул, теперь он поэгсал еще и горький стыд, позор унижения и про себя поклялся: впредь никто не увидит его жалким, униженным. Он и при новых порядках сумеет отвоевать для себя солнечный уголок в саду жизни! Надо все рассчитать, взвесить, обдумать.

По-купечески расчетливо он прикинул в уме: работа в поле выгод не сулит, - сколько поработаешь, столько и заработаешь. Это все равно что продать товар за те деньги, каких он действительно стоит, не сорвав за него ни копейки барыша. Другое дело - работать бригадиром, кладовщиком, заведующим кооперативом… Тут было бы где разгуляться, он бы себя не обидел, отхватил бы от пышной колхозной лепешки ломоть побольше да посдобней. Он ловок, изворотлив и сумеет подладиться под нынешние порядки, приноровиться, чтоб и из них извлечь выгоду.

Для на.чала можно поработать в поле простым хлопкоробом, поработать не за страх, а за совесть, привлечь внимание, показать себя. Он все вытерпит, с честью пройдет через это тяжкое испытание. Зато потом, когда он заслужит уважение соседей и одобрение начальства, когда его заметят, оценят, выдвинут, он станет сам себе хозяином: судьба щедро вознаградит его за все труды, старания и невзгоды, щедро одарит земными благами.

Покинув Алтынсай, Аликул вместе с семьей обосновался в одном из колхозов Мирзачуля, в Голодной степи, неподалеку от Сыр-Дарьи. В Мирзачуле шло в это время освоение новых земель. В «новорожденные» колхозы тянулись дехкане из других кишлаков, бедных землей и водой. Переселилось в Голодную степь немало* и алтын- сайцев, а среди них - родственники Аликула. Они-то на первых порах и помогли беглецу, посоветовав председателю нолхоза поставить Аликула на заведование колхозной чайханой. В колхозе было еще мало людей и много прорех, которые требовалось срочно залатать. Колхоз долго не мог обзавестись толковым чайханщиком. Аликула встретили с распростертыми объятиями.

Аликул ликовал. Конечно, чайханщик не ахти какая важная птица, но ведь это было только началом, и началом удачным. С первых же дней Аликул очутился в родной стихии. Чайхана - это все-таки не хлопковое поле, а пузатый самовар - не кетмень! Аликул не ударит в грязь лицом, покажет себя с лучшей стороны, завоюет уважение дехкан и благосклонность колхозного руководства. А придет время - и сам выйдет в начальники, заложит прочный фундамент грядущего благополучия. В руках появится власть, в доме - достаток, и всем этим голодранцам, отобравшим у него все, что он имел, снова придется считаться с ним, как в былые времена, когда был он богатым и уважаемым.

Подогреваемый этими сладостными надеждами, Аликул взялся за дело с горячим рвением. Чайхана, попавшая ему под начало, находилась на отшибе от колхозного кишлака, близ дороги, проходившей через кишлак. По дороге мимо чайханы медленно и важно шествовали нагруженные тяжелой кладью верблюды, презрительно, свгрху вниз, посматривавшие на мир своими глупыми надменными глазами; трусили прыткие, упрямые ослики; шли, опустив головы, усталые путники. Движение на дороге было оживленное, а чайхана пустовала. Мало кого влекло в нее: вид у нее был неприглядный и получить там можно было только скверный чай в грязных пиалах.

Так продолжалось до появления Аликула. Он сразу смекнул, что чайханщику в этом колхозе легко стать заметным человеком. Жизнь здесь была неуютной, неустроенной; своего клуба колхоз не имел, отдохнуть было негде, и при радушном, заботливом хозяине в чайхане отбоя не было бы от посетителей. К тому же, расположена она была удобно, на бойком месте.

Взвесив все это, Аликул быстро навел здесь порядок: он, когда надо, умел пускать пыль в глаза! Аликул где-то раздобыл котлы, соорудил небольшой навес, и в чайхане появилась кухня. Стены чайханы он заново оштукатурил. Деревянные помосты застелил коврами, привезенными вместе с прочим домашним скарбом из Алтынсая (для такого дела не жаль было и ковров!). К чаю он подавал пышные - не хуже самаркандских1 - лепешки, поджаренный горох и парварду - белые, словно шелковичный кокон, приторно-сладкие конфетки. Гость, истомленный зноем, мог утолить жажду холодной водой или остуженным чаем из огромных продолговатых кувшинов, зарытых в землю, а проголодавшихся ждал жирный плов.

Но и этого Аликулу показалось мало, и вскоре угол помоста, предназначенного для «высокопоставленных» гостей и покрытого самым дорогим ковром, заняли певцы и музыканты.

Не прошло и нескольких месяцев - чайхана стала неузнаваемой. С утра до позднего вечера, полная посетителей, она гудела, как улей.