Сильнее пламени

Всё же вместе говорило Круглову, что теперь он, на самом деле, уже совсем в другом окружении:

— И не в том месте, куда попал прямо с аварии.

— Очнулся, братишка? — спросил его сосед по тесной палате, уставленной койками, что называется впритык. — Ну и здоров ты дрыхнуть!

Борис Иванович ещё не нашёлся, что ответить, как снова услышал над собой:

— Этак, наверное, и царствие небесное проспишь.

Говоривший вдруг наклонился над Борисом Кругловым и, заметив удивлённый взгляд слушателя, не стал пояснил ему одному изобилие в своей речи слов из религиозной лексики, зато напомнил ему о том, чему свидетелями были все остальные обитатели палаты:

— Почти сутки, своим ухом ты, отрок, подушку давишь!

Осмысленные живые глаза словоохотливого сразу отметил Борис Иванович на его потасканной, давно не бритой физиономии.

Полный портрет этого, не в меру участливого, сопалатника дополняла экзотическая причёска с кудлатыми рыжими патлами, свисавшими над заросшими седой шерстью ушными раковинами.

Всё же вместе однозначно подсказали новоприбывшему:

— О том, с кем он теперь имеет дело.

2

Прежде, бывало, что в их гаражном кооперативе не раз появлялись не только начавшиеся опускаться на дно общества «бывшие интеллигенты» из соседних многоэтажных жилых домов, но и подобного вида, укоренившиеся в своём незавидном «свободном» статусе, местные бродяги.

У каждого из них имелось собственное занятие — кто-то собирал железо для сдачи в скупку металлолома, кто-то присматривался к чужим вещам.

Но были и другие.

Те просто побирались у своих, более счастливых «братишек» насчёт курева, выпивки или бросовых фруктов-овощей после весенней чистки теми погребов.

— Но и тогда, их одновременно столько не бывало! — про себя удивился Борис Иванович. — Никак, попал я теперь в самый настоящий бомжатник на старости лет?

Он привстал на локте и негромко, чтобы не привлекать внимание остальных, прямо спросил у своего невольного «опекуна»:

— Я что, в ночлежке переночевал?

Тот заливисто, хотя и несколько хрипловато засмеялся над непонятливостью вновь обретённого соседа:

— Да там разве такой кайф?

И более подробно объяснил достаточно простую, на самом деле, ситуацию, в какой оказался «недобитый интеллигент» с таким же жёлтым, как и у других, фэйсом.

— Обижаешь, — опроверг он утверждение чистюли. — Видно, что в «бомжатнике» ты ни разу не был.

Он, довольно горделивым, кивком склонил на грудь свою лохматую голову, словно демонстративно выдавая себя за настоящего ветерана различных ночлежек.

— Там даже выспаться, как следует, вольному человеку не дадут, уже с рассветом выставляют за порог, — услышал Борис Круглов. — А здесь сущая малина-ягода!

Другие собратья по несчастью, заинтересовавшись их диалогом, тоже переключились на более интересную для общения тему, чем имелась у них прежде.

Раздались со всех сторон голоса:

— Видно, чувак, попал к нам с большущего бодуна, коли даже не понимает, как это его угораздило.

— Да, нет! Знать приступ случился настоящий, а не как у нас, от специально жёваной рванины, — нашёлся и защитник у походя обвинённого в пьянстве Бориса Круглова.

Он представился сам Борису Ивановичу, протянув ему корявую, с так и не отмытыми обветренными струпьями ладонь:

— Зови Кирюхой!

— А по имени как? — не желая пользоваться кличкой, данной собутыльнику явными пропойцами, как и он, переспросил новоприбывший.

В ответ раздался всё тот же хрипловатый смешок:

— Это меня и зовут так Кириллом, а фамилия Колегов.

Из дальнейшего объяснения старожила выяснилось, что все они, включая теперь и Бориса, являются пациентами инфекционного отделения Городской больницы:

— Куда привезли новичка еще прошлой ночью в совершенно бессознательном состоянии.

Тогда как сами его собеседники:

— Чуть ли не добровольно согласились на понос и рвоту, чтобы только отлежаться в больничке!

Да еще при этом заблаговременно нарастить даром жирка к продолжению вольной жизни.

3

Необычайно крепкий сон, сваливший его в медсанчасти Химзавода, серьёзно удивил теперь Бориса Круглова и озаботил не только своей феноменальной продолжительностью:

— Но и отсутствием деятельности всех чувств восприятия им окружающей действительности.

Но, только отлежавшись в новой для себя, палате, он стал удивляться и тому, как «сладко» ночевал в такой беспокойной среде:

— Все же не смог его разбудить даже постоянный гомон трехразового питания соседей!

А вот он, все эти «завтрак, обед и ужин», оказывается, за минувшие сутки уже безнадёжно пропустил:

— Невольно для себя, уступив собственную, пусть и не слишком вкусную, больничную «пайку» счастливчикам.

К тому же, имелось и самое главное обстоятельство, что никак не давало смириться ему с этой средой обитания и вполне могло прервать сон, да не сделало этого:

— В палате, которую, лучше было назвать «камерой», стоял такой удушливый запах никотина, хлоромина и людей, пропитавшихся, далеко не благовонными ароматами, жизнью на свалках и в сырых подвалах, что теперь-то его прямо с души воротило.