Сильнее смерти

– Оправдает, – странно усмехнувшись, проговорил Кандзаки. – Что ему еще остается делать?

Като понял: отказываясь от возможности расспросить Нагасаву, Кандзаки поступал как человек, бросающий в огонь свиток, на котором огненными знаками начертана его судьба, желающий написать ее собственноручно, не боясь разочарований, ошибок и гнева богов…

Нагасава прибыл в Сэтцу на исходе ночи: буря утихла, вздымавшиеся на горизонте, освободившиеся от туманного покрова горные хребты казались белыми от лунного света, на ясном небе гасли редкие звезды. Дорога была прямой как стрела, она вела к замку, на крышах которого рассвет вот-вот вспыхнет пожаром, затрепещет на стенах, пустит золотые стрелы в глубину наполненных водою рвов, отразится в оплетенных изящным деревянным орнаментом окнах.

Нагасава любил свой замок, как любил саму жизнь, которая и мучает, и радует, и повергает в ужас, и возносит на вершины счастья!

Справившись о текущих делах, получив подробный отчет о своем войске, о погоде и урожае, Нагасава отправился во флигель. Он вошел в знакомое помещение, и перед ним предстала до боли привычная обстановка. Мягкий свет, очаг с деревянной решеткой, резной столик, вышитые шелком нарядные подушки и ширмы – такие тонкие, что казалось, они сделаны из крыльев бабочек.

Кэйко полулежала на подушках; она как раз отняла от груди ребенка. Нагасава видел ее осунувшееся лицо, обрамленное распущенными густыми волосами. Они черным водопадом стекали вниз, падали на медово-желтое, распахнутое, обнажавшее налитую белую грудь кимоно. Сейчас ее бледные губы не напоминали сок спелой вишни, зато ярче выделялась красота сиявших мягким матовым светом глаз и ровно изогнутых, словно ранний месяц, бровей.

Сколько раз образ этой вероломной, бесстыдной девушки, предательницы, клятвопреступницы оживал перед его взором! Иногда он казался расплывчатым, как отражение в воде, в другой раз поражал своей ясностью! Нагасава знал, что не убьет ее, – и вовсе не потому, что слаб, а потому, что не считал достойным мужчины отрубать головы женщинам или вырезать младенцев. Мужчина создан для других дел и иных подвигов, и, если женщина изменила, прогнать преступницу с глаз долой, вычеркнуть ее из памяти – такого наказания будет достаточно.

В этот миг полураскрытые, замершие губы Кэйко дрогнули, между ними блеснули влажные белые зубы – она улыбнулась и промолвила:

– Вот ваш первенец, сын и наследник, мой господин! – И протянула ему ребенка.

Ее жест был столь обезоруживающим, жертвенным и в то же время величественным, что Нагасава замер. Он осторожно взял мальчика. Едва ощутимый вес, чуть заметное биение жизни! Он вспомнил, как когда-то нашел в лесу раненую птицу и взял ее в руки с тем же трепетом, неуверенностью и затаенным, тихим восторгом! Он выходил ее тогда и выпустил на волю… Внезапно его сердце наполнилось теплотой, а душа – гордостью. Что он мог сделать? Швырнуть это крошечное тельце вниз со стены, отослать ребенка вместе с Кэйко к ее родителям в Киото? Но тогда в замке навек повиснет тоскливая, пустая, давящая тишина.

А если это ребенок Акиры?! Тогда сбудется желание проклятого Ясуми – именно его потомки будут властвовать в Сэтцу! Нет, лучше об этом не думать!

– Я позволю тебе выкормить сына, а потом ты поедешь к себе домой! – сурово изрек Нагасава, возвращая ребенка Кэйко.

Он устроил праздник в честь рождения долгожданного сына, где Кэйко, несмотря ни на что, были оказаны все полагающиеся почести.

Нагасава принял ребенка. Теперь нужно было заставить его сделать еще кое-что. Почти каждый вечер Кэйко лежала без сна и прислушивалась. Она ждала того, чего прежде боялась: она хотела, чтобы господин пришел в ее комнату и лег к ней в постель.

Однажды вечером Нагасава поднялся на одну из башен. Он стоял, не обращая внимания на пронзительный ветер, глядел вдаль и думал. Ночи стали долгими и холодными, случалось, весь день, с утра до вечера, бушевали нескончаемые, упорные дожди и ветра. Вот и сейчас из темноты доносился грозный и ровный шум сосен.

Нагасава вспомнил Тиэко-сан. Он хорошо понимал, почему она покончила с собой. Ее время прошло, было слишком очевидно, что Кэйко победила.

Он усмехнулся, подумав о том, как позволил Тиэко-сан освободить Акиру. Разумеется, ему донесли – только женщины способны полагать, будто такое можно скрыть! Он не стал ей мешать. Иногда жизнь подаренная может стать худшим наказанием, чем отнятая. Должно быть, мальчишка бродит по дорогам один-одинешенек, без роду без племени!

Нагасава чувствовал, как лицо раскраснелось на холодном ветру. Постояв еще немного, он спустился и лично проверил посты. Крепость казалась неприступной – это было то, что без преувеличения строится на века: сложная линия обороны, лабиринты проходов по дворам замка, сложенные из мощных тесаных камней стены, обитые медными пластинами двойные ворота.

Обойдя свои владения, Нагасава отправился во флигель. Там он сказал Кэйко: