Сильнее смерти

– Это награда за преданность, верность, доброту… «Если бы так! – подумал Акира. – Для меня она стала мукой, из-за нее в моей душе никогда уже не будет равновесия и покоя! Кандзаки прав: хорошо, что началась война, – так проще отрешиться от того, что я все еще поневоле тяну за собой, точно буйвол, который не может освободиться от упряжи без посторонней помощи».

Желая забыться, он обнял Мидори, хотя знал, что забыться не сможет, и она охотно прильнула к нему. Ее учили (разумеется, только на словах) мать или тетки, как сделать так, чтобы понравиться мужчине в постели. Но это было совсем не то – жар не шел от сердца к сердцу, от тела к телу без всяких ухищрений. Когда Акира выпустил Мидори из объятий, она лежала с таким же выражением лица, какое у нее было во время игры на сямисэне.

«Лучше мне и правда уехать! – в сердцах подумал Акира. – Верно, при всей внешней-благопристойности нам никогда не найти настоящего понимания».

ГЛАВА 8

Даже след мой,

След от моих посещений, —

Все тот же, что был…

А чьей же тропою стал он теперь?

Посадить – посадишь,

Но осени не будет, —

И не зацветут они.

Цветы отпадут, но корни,

Они засохнут ли?

Исэ-моногатари[18]

Был поздний вечер; войско двигалось размеренно, неторопливо: впереди ехали знатные самураи из числа командиров и их приближенных, сзади шли рядовые. Сейчас путь воинов князя Аракавы пролегал по широкой низменности, где синеватые дали сливались с сумрачными небесами. По обеим сторонам дороги темнели рощи – там царила глубокая тишина. Словно вторя ей, люди тоже молчали; они внутренне готовились к тому, что ждало их впереди, – жестокие сражения, резня и кровь.

Акира ехал рядом с Кандзаки-сан, изредка бросая взгляд на его лицо. Кандзаки смотрел прямо, почти не мигая, и оставалось только гадать, что скрывается за этим суровым безмолвием, какие думы, какие следы – следы многолетних неустанных забот о благе князя, о своих самураях и многочисленном семействе, следы побед и неминуемых поражений…

И Акире по-прежнему казалось, что он занимает это место не по праву: ему бы идти позади, вместе с теми, кто первым ринется в бой и безвестно погибнет либо победит, но тоже безвестно. Но если правда, что человек все совершает во имя себя, следуя собственной истине, повинуясь внутреннему чувству, то почести и награды не имеют никакого значения. Все это скажется в другой жизни, даже если ты вновь будешь незнатен и беден.

Да и что такое богатство, происхождение, чин! Судьба непредсказуема, военное счастье переменчиво, и даже могущественные даймё далеко не всегда могут жить согласно своим убеждениям.

Киото… Что ждет город, который вот-вот станет полем битвы? Интересно, отослал ли господин Нага-сава Кэйко обратно к родным после того, как она родила сына или дочь? Отправил ли с нею и ребенка? Акира подумал о том, что можно было бы заглянуть к купцу Хаяси и спросить его о девушке, но тут же решительно отверг эту мысль.

Когда они прибыли в столицу, там уже было полным-полно воинов – они сооружали укрепления прямо на улицах города. Жители Киото были напуганы и разбегались кто куда. Ходили слухи, что сёгун выступил против войны и раздоров, однако никто не собирался останавливаться – могучий дух грядущего кровопролития уже витал в воздухе утонченно изящной, привыкшей к мирной жизни столицы…

Самураи разделились на две армии, Западную и Восточную, количеством сто двадцать и сто шестьдесят тысяч воинов. Много месяцев длились ожесточенные сражения, войска были обескровлены, но не сдавались. Акира уцелел, и его ни разу серьезно не ранили. Иногда ему становилось неловко, словно он прятался за чьими-то спинами, хотя, вероятно, дело было в другом: воинскому искусству его обучал господин Нагасава, а он, как никто другой, знал в этом толк.

За это время Акира многое повидал: реки крови на улицах, изуродованные страшными ударамиг обезглавленные тела (головы самураи забирали с собой в качестве военных трофеев), разграбленные лавки, дворцы и храмы, ужас мирных жителей, одиноких плачущих детей… Процветали лишь «веселые кварталы», обитательницы которых всегда были рады принять в свои объятия доблестных и щедрых воинов. В угаре страшных безумных дней Акира пытался понять, зачем сражаются все эти люди. Одни, как Мацуо, хотели «отдать жизнь за князя», другие жаждали власти, чинов и наград, третьими владела алчность, четвертые оттачивали воинское искусство, пятые постигали философию смерти, шестые доказывали себе и другим, чего стоят на этом свете, а иные просто не мыслили жизни без войны.