Сильнее страха

— Действительно, все как на ладони, — задумчиво замечает капитан. — Лучшего места для обзора станционных путей и поездов трудно подыскать. Прав, пожалуй, полковник Ковалев…

Сделав несколько снимков станции с разных точек косогора, капитан посылает Карцева в почтовое отделение рабочего поселка, а сам направляется на станцию.

Представившись начальнику станционного почтового отделения, Стрельцов ознакомил его с санкцией прокурора на просмотр телеграмм, принятых и отправленных в этом месяце.

Не менее часа уходит у капитана на просмотр бланков, исписанных разными почерками. Однако ни один из текстов не вызывает у него ни малейшего подозрения: в них нет и намека на скрытый смысл или подтекст.

А спустя еще полчаса Стрельцов встречается с Карцевым.

— Не обрадуем мы полковника, — разочарованно произносит капитан. — Не подтверждается пока его догадка…

— Почему же, товарищ капитан? — удивляется Карцев. — Телеграммы разве из Дубков только можно посылать? А с соседней станции? Из Прудков, например, до которых всего десять километров. Разве не устроило бы их это?

— Нет, Леша, не устроило бы, — покачивает головой Стрельцов. — Им время дорого, а тут пока доберешься… Да и зачем наводчику Козыря в Прудки ехать, когда и тут есть телеграф?

— Что же получается тогда?.. — растерянно произносит Карцев.

— А получается, Леша, что построили мы неверную версию, полагая, будто Козырь действует по прежнему шаблону. Видно, он придумал иной способ общения со своим наводчиком.

— А этот чем плох?

— Да тем хотя бы, что уже употреблялся. А Козырь, судя по всему, не глуп и понимает, чем ему грозит работа по шаблону. Придумал, вероятно, что-то новое… Делать нам здесь больше нечего, пора возвращаться.

В машине капитан снова погрузился в задумчивость.

— А может быть, это и не Козырь вовсе, товарищ капитан? Разве не мог кто-нибудь ложные слухи распустить, что это снова он? Тот же Жуков, например.

К удивлению Карцева, Стрельцов не возражает против такого допущения.

— Все может быть, — спокойно соглашается он. — В любом деле, а в нашем тем более, нет ничего опаснее предвзятого мнения. Однако думается мне, что это все-таки Козырь.

И опять умолкает. Молчит и Карцев. А когда половина пути остается позади, спрашивает вдруг:

— Можно мне задать вам один, может быть не вполне уместный, вопрос?

— Попробуйте, — улыбается Стрельцов.

— Почему вы взяли помощником меня, а не старшего лейтенанта Самойлова?

— Потому что он позер.

— Вы думаете, у него не подлинная храбрость?

— Типичная показуха… — смеется капитан.

— А я?.. А меня вы за кого принимаете? Я, по-вашему, храбрый или не очень?..

— Нет, вы не из очень храбрых, Леша. Но у вас есть чувство долга. А это я ставлю значительно выше не только показной, но и беззаветной храбрости. Я ведь тоже не из отчаянно храбрых.

— А жизнью рискуете всякий раз только по долгу службы, значит?

— Зачем же только по долгу службы? По долгу человека, коммуниста. И потом не так уж часто.

— Ас чувством страха как же? Оно ведь самой природой запрограммировано в нормальном человеческом организме, как средство самосохранения…

— Ну, если так уж основательно запрограммировано, что и преодолеть невозможно, надо менять службу. Надеюсь, однако, что у вас не дойдет до этого.

Вернувшись из Дубков, Стрельцов докладывает Ковалеву о результатах. Похоже, что это не обескураживает полковника. Ничем не выражая своего разочарования, он сообщает капитану новость.

— Вчера вечером старший лейтенант Самойлов видел Жукова на станции Прудки. Несмотря на теплую погоду, он ходил там почему-то с поднятым воротником и в кепке, надвинутой на самые глаза. В общем, производил такое впечатление, будто боялся быть узнанным. Как вы думаете, зачем ему понадобилось ездить в Прудки, да еще прятаться от кого-то?

— Понятия не имею, — удивленно разводит руками капитан Стрельцов. — Поехать туда он мог, конечно, по какой-нибудь своей надобности, но почему старался быть неузнанным, действительно странно. Весьма возможно, впрочем, что он опасался встречи с Козырем. Жуков убежден ведь, что Козырь здесь и ищет только благоприятного случая, чтобы расправиться с ним.

— А не могло быть обратного?

— Не понимаю вас, товарищ полковник…

— Не мог разве сам он искать Козыря и опасаться, что кто-нибудь заметит их встречу?

— Но были слухи, что Жуков предал Козыря. И если это так, то решится он разве на такую встречу?

— А вы поинтересовались, кто эти слухи распускал? Может, сам же Жуков?

— Не думаю, — покачивает головой Стрельцов. — Жуков сам страшится этих слухов и уверяет, что Козырь был слишком осторожен, чтобы посвящать его в свои секреты.

— Этому трудно поверить. Насколько мне известно, они были не только сообщниками, но и друзьями. Во всяком случае, таково было мнение всех, кто их знал. На следствии, правда, Жуков вынужден был дать некоторые показания, которые усугубляли вину Козыря.

— Может быть, вот этого-то и не простил ему Козырь? Во всяком случае, это могло послужить поводом для слухов о предательстве Жукова.

— А зачем Самойлов в Прудки ездил? — спрашивает Стрельцов Ковалева. — Его это инициатива или вы посылали?