Сильнейшие

— Людей много погибло, наверное? — с ледяным сарказмом спросила девушка, начавшая приходить в себя.

— Много, — отозвался Лачи. — Я всего лишь предложил им щедрую плату. Выбрали сами, разве не так?

По венам Лайа разливался восхитительный холодок ненависти. Девушка встала, неторопливо отряхнулась. С презрением посмотрела на испачканные ладони. Голова была ясной, как никогда. Лачи должен ответить за то, что выставил дитя Обсидиана полной дурой, за то, что Лайа, как обезумевшая, тянула руки к сокровищу и сидела у ног Лачи в пыли.

— Ты надеешься стать сильнее с помощью этого камня, так? А меня взял, чтобы унизить?

— Нет, дорогая моя. То есть, конечно, да, раз ты настаиваешь, — его улыбка была как нож, брошенный в волка — стремительная, радужная в конце. — Подобное сокровище вряд ли найдешь скоро… но с этим я собираюсь расстаться. Видишь ли, оно не по силам мне.

— Жаль. Я хотела бы, чтоб ты ушел в Бездну вместе со своим ненаглядным кристаллом, — отозвалась девушка.

— Я и не гляжу на него. Право же, ты разочаровываешь меня, дочь Обсидиана! — голос звучал укоризненно. — Я всего лишь хочу сделать подарок нам обоим.

— От тебя? — презрительно поджалась нижняя губа.

— Разве ты не хочешь стать моей соправительницей? — мягко спросил молодой человек.

Лайа не поняла поначалу. Потом ледяной луч метнули глаза:

— Ты предлагаешь мне… чтобы я убрала Кессу с твоего пути?

— Полно, дочь Обсидиана. Разве ты не мечтала о том же? И никого убирать не надо. Я всего лишь добыл дорогой дар для нее.

— А меня, — Лайа понизила голос, и он стал бесплотным, — Меня-то зачем в это впутывать?

— Скажи «да» или «нет», — улыбка скупая, но ослепительная — и как получается, вскользь подумала девушка. Он не повернул головы, ни одного движения не сделал, но девушка поняла — откажись она, и камень навсегда улетит в какую-нибудь расщелину. И кто знает, удастся ли добыть подобный…

— Да, разумеется, — усталость… да нет, пустота скорее. Словно пустая шкурка осталась от Лайа из Обсидиановой ветви. Пауки свою добычу поначалу сетью оплетут, легкой, хрустальной… а потом выпивают. Ну и пусть шкурка. Это пока.

— Тебе не идет покорность, дорогая моя.

— Ты и сам знаешь прекрасно — я никогда тебе этого не прощу. Но все будет потом…

— Все будет, — Лачи поднялся, бережно пряча на поясе бесценное сокровище, акайли. — Поехали, анна. Южане заждались нас, и Кесса будет рассержена моим столь долгим отсутствием.

Лайа настолько поглощена была своей пустотой, что даже позволила себе принять его помощь при спуске, и в седло он ее подсадил. Проще запомнить и это, а сочтутся потом. Все будет.

Сегодня с утра Кесса по привычке кликнула Лиа, самую доверенную целительницу, хоть и не самую сильную — и узнала, что Лачи попросил ту поглядеть больных детей в одном из поселков у реки, внизу. Как ее удержишь? Отпустила. Теперь, получив подарок, поняла, кто и где заболел…

…Какой красивый кристалл… Кесса не могла оторвать взгляда. Солнечный камень вбирает в себя силу и потом отдает ее, акайли же позволяет разуму слиться с Мейо Алей. Какой прозрачный кристалл… Лачи знал, как трудно удержаться Сильнейшей и не взять его в руки, не попробовать подняться высоко-высоко. Только помнила Кесса — чем чище акайли, тем он разумней. Обладает собственной волей, питается тем, что составляет суть эсса. А здоровья немного осталось. Не справиться.

— Хороший подарок ты сделал, Лачи, — прошептала женщина. — Щедрый. Ты еще совсем молод, но как хорошо знаешь наши слабости. Спасибо тебе. Умирать, слившись с Мейо Алей, будет просто чудесно. Ты хочешь Лайа в соправительницы? Так получишь ее. Только не ошибись. Ты не любишь Тейит, но не хочешь войны. Чего ты хочешь, Лачи из Хрустальной ветви?

Прозрачный кристалл манил, переливаясь черными искрами. Словно паутинка невидимая поднималась над ним, тянулась к женщине.

— Красивый… какой ты красивый.

Кесса рассмеялась неожиданно молодо, звонко. Она думала, что стоит выше человеческих слабостей… но не может противостоять влечению своему. Впрочем, когда сердце и сама суть тянутся к камню, можно ли назвать их человеческими?

Заря вечером выдалась бешеная. Краски не просто сменяли друг друга, тем более не стоило говорить о мирном соседстве — они толкались, выгрызали друг у друга куски, взбираясь на плотные редкие облака.

Лайа глянула в окно, погладила упругие перья птицы. Белая кессаль — редкость. Почти совсем белая, только на кончиках крыльев бурые крапинки. Три птицы у Лайа — Дикая, Танцор — по привычке его поводить головой, переступать с ноги на ногу, и Жемчуг. Эта — самая любимая.

Лачи нарисовался в дверном проеме, когда девушка уже поняла, кто идет. Поняла и приготовилась изобразить на лице то, что покажется подходящим — от высокомерного равнодушия до открытой неприязни.

— Кесса умирает.

Лайа не двинулась с места, продолжая поглаживать птицу. Пусть этот выскочка постоит в дверях, словно слуга.

Жемчуг вскинул голову и пронзительно, клокочуще вскрикнул.

— Какая жалость, если она так и не успеет позвать за мной.