Сильнейшие

Огонек лез, прижимаясь к скале, а ветер поддерживал сзади широкой ладонью — не налетал хлесткими порывами, просто клубился за спиной. Четыре человеческих роста — не особенно высоко… Добравшись до перьев на шее орла, засмеялся — и впервые вниз поглядел. Руки ослабели, и подросток поспешно перевел взгляд вверх, на огромный клюв. Вблизи тот не выглядел настолько уж правдоподобным, и все же столь близкое соседство пугало.

Цепляться за каменные перья оказалось весьма удобно, и Огонек скоро оказался вблизи глазницы, повис, перегнувшись пополам, перевалился внутрь головы. Там было довольно темно еще — солнце вставало с другой стороны. Я сумел! — едва не выкрикнул во все горло. Сообразил, что не стоит привлекать внимание — вдруг кто услышит? Из мешочка на поясе достал крошечный светильник и кремень. Огонь загорелся с одного удара, и полукровка поднял руку повыше, водя глазами по сторонам. Его ждало жестокое разочарование — внутри стены оказались простым серым камнем, и никаких изумрудов. Только на месте, где у живого орла крепился бы язык, лежал пористый черный булыжник с пол-Огонька величиной. Видно, затащили его через замурованный ныне проход.

Раздосадованный, Огонек высунулся наружу, щурясь немного — утро успело в силу войти.

— Слезай! — резко окликнули его снизу. Свесив голову, увидел мужчину со шрамом на лице… узнал — тот, что живет рядом с Кави.

Огонек спустился поспешно, позабыв о высоте, ободрал кожу на локтях и коленях. Пальцы северянина пребольно ухватили его за ухо.

— Что ты там делал, южное отродье?

— Я полез посмотреть, — сказал Огонек, попытавшись оглядеться в поисках Кели. Взвыл — человек едва не оторвал ему ухо.

— Ни один человек не смеет прикасаться к Повелителю Орлов!

— Но я же не знал! — холодея, пролепетав Огонек. — Мне сказали…

— Кто и что тебе сказал?

Зажмурившись, Огонек замотал головой. В носу противно защипало — теперь боялся открыть глаза, чтобы не потекли слезы. Не боли — обиды. Кели — понимал все? И удрал, заметив этого воина?

— Мне сказали, что голова изнутри выложена изумрудами. Я захотел проверить…

— Изнутри, говоришь? Ничего, когда полетишь со скалы, узнаешь, какого цвета у тебя мозги!

— Как… со скалы? — пролепетал Огонек.

Тот не счел нужным ответить.

Пожалуй, Огонек испытал бы разочарование, если бы разговор Сильнейших Тейит достиг его ушей. Ни грома, ни молнии, разве что Лайа сидит в кресле неподвижно, будто проглотила кол. И лицо соответствующее. А за окном — чудесное утро, уже переходящее в день, небо легкое-легкое, и единственное золотистое облако отращивает длинный хвост и плывет к горизонту.

— Я удивляюсь тебе и считаю, что тебя настигло временное помутнение рассудка, — Лайа с явным сожалением произнесла слово «временное». — Это лесное отродье обосновалось в городе, как среди тех полуживотных, по всему явно равных ему! Оскорбление Дома Светил, а теперь и…

— Никто не знает об этом, кроме Тилави, — ровно проговорил Лачи. — Он будет молчать. Дорогая, ты же сама понимаешь — пусть бы хоть гнездо себе свил в голове Повелителя Орлов, полукровка нам нужен.

— Он должен быть наказан! Не лишением жизни, но как-нибудь иначе.

— Тилави и без того перепугал его до полусмерти. О наказании станет известно другим, начнутся ненужные разговоры — почему осквернивший запретное до сих пор жив и здравствует?

— От него одни неприятности!

— Что делать — пока нам остается только терпеть, — тонко улыбнулся, — И посуди сама — для существа, воспитанного дикарями и юва, он удивительно умен. Ему ведь не четырнадцать весен, моя дорогая… по уму не больше двенадцати, если не меньше — когда он потерял память? И до этого толком не видел людей. Но мальчик умеет соображать и учиться. Вот только пока он маленький дикаренок.

— Хорошо, ты меня убедил, — раздраженно произнесла Лайа. Негромкий голос Лачи убаюкивал, словно журчанье ручья в жаркий день.

Понурый, Огонек сидел у себя в комнате и не знал, что и думать. В глубине души утешал себя — мало ли кто что скажет в сердцах? Если б хотели убить, уж точно не привели бы обратно в Ауста! Да и посудить здраво — такая приманка для любого мальчишки эта голова! А там внутри — подумаешь, ценность, только один булыжник!

Посланного за ним человека встретил, окончательно успокоившись. А обнаружив, что привели всего-навсего к Лайа, а не куда-нибудь в страшный каменный мешок, почти повеселел. Благо, и встретили его не приговором, а всего лишь нравоучениями.

— Неужто я сделал что-то ужасное, элья? Наверняка мальчишки лазают туда целыми толпами!

Лайа на миг потеряла дар речи.

— Тебе не известно понятие запретного места?

— Известно. Места, куда нельзя было ходить, обычно были ловушками — только дурак пойдет!

— Тебе четырнадцать весен — никогда не поверила бы! — холодно говорила Лайа. — Мальчишки восьми годов от роду умнее в два раза.

— Поставьте их на мое место и посмотрите! — огрызнулся Огонек, не зная, что повторяет увещевания Лачи, только на свой лад.

— Очень удобно искать оправданий в собственном незнании.

— Но я и в самом деле не знаю! И не собираюсь оправдываться!