Сильнейшие

Здесь была иная еда, нежели на юге. Много злаков… густые и жидкие каши, супы из вареных зерен с добавлением трав. Питательно, хоть и не так вкусно. Впрочем, напиток чуэй был точно такой же, и мясо птицы, и еще был тростник с мягкой сладкой сердцевинкой. А вот плоды тамаль, к которым привык на юге, составляли нечастое лакомство — деревья тамаль росли во влажных низинах.

Счастье оказалось очень простым — ничего особенного, просто пушистый маленький зверек сидит на руках или в груди, и мурлычет…

Он привык просыпаться от солнечного луча, падающего на льняную подушку. Привык шагать по каменным улочкам, уступами перепрыгивающим одна в другую. Привык слушать стук молоточков, скрип резцов, вдыхать запахи пыли и влажной глины, видеть пятна краски на руках красильщиков и как давно известное принимать, что черную делают из дерева хумату, красную — из ашиота, да мало ли красок! Красочными делали шионте, а простую одежду не красили, оставляли серой.

В Астале постоянно видел грис, смешных и мохнатых, а тут их почти не было — небольшие стада держали внизу, и одежду шили больше из растительной ткани. Но шионте — всегда из шерсти.

Сам удивлялся порой — как быстро. Засыпая, еще мог вспомнить, как сворачивался калачиком на пыльных плитах башни, а после — недолго — считал своим домом тот, просторный, с широкой верандой, выходящий в сад с огромными бабочками. Здесь не видел таких…

А там, в племени Седого, разве не принимал он как есть сон среди остро пахнущих шкур и вороха трав, которые сам же и собирал?

Есть ли я вообще? — спрашивал себя порой. Так много всего… и все проходит сквозь меня, словно свет через неглубокую воду, не задерживается.

И возражал сам себе: но я нашел место, где меня любят, где принимают таким, как есть, где я по-настоящему нужен.

Я хочу быть собой. Я хочу быть нужным, быть другом… я сумею, — повторял, словно заклятье — не вслух.

Радушие Шима, Сули и прочих грело. А случайная встреча с Лачи или спутницей его, Саати, их беглый взгляд и улыбка подтверждали — ты необходим, ты единственный.

Побывав в квартале гончаров, загорелся идеей: видел у них в изобилии фигурки животных. Приволок в Ауста большой комок глины, размял его и теперь пробовал свои силы в лепке. Не сказать, что хорошо выходило: грис получилась похожей на четырехногую индейку, туалью — на дохлый моток веревки… Атали зашла, когда он вдохновенно лепил припавшего на передние лапы энихи, прокралась в уголок и сидела тихо. Честное слово, зверь удавался… движением пальца чуть закрутил вбок его хвост, опустил голову… определенно, этой работы можно было не стыдиться. Зверь из темно-коричневой глины стоял на доске, как живой, только маленький — будто Огонек смотрел издалека. Вот-вот, и прыгнет… на кого?! Противный липкий комок пополз от желудка к горлу; одним движением Огонек смял в кулаке глиняную фигурку.

Атали изумленно смотрела, как счастливая улыбка сменилась на лице Огонька страхом и неприязнью. А тот угрюмо поднялся, убрал в сторону доску и глину, ополоснул руки. Вопросительно взглянул на Атали.

— Послушай, — она заметно смущалась. — Можно тебя спросить?

— Ну, спрашивай.

— Я не могу понять одной вещи. Тебя подобрали у дикарей, сбежавшего с юга. Оборванного… Ты же порой говоришь о том… южанине так, словно он тебе чуть ли не другом был.

— Что? — в первый миг Огонек искренне удивился, во второй — ощетинился, заметив в глазах девочки до боли знакомое любопытство.

— Лицо у тебя застывает, словно уносишься мыслями далеко-далеко… ты должен его ненавидеть. Я же видела шрамы. Ты не можешь испытывать к нему ничего, кроме ненависти… отвращения.

— Почему? — усмехнулся мальчишка. — Потому что иное — неправильно? Когда бьют, надо чувствовать злость, когда гладят — мурлыкать?

— Но я слышала слова Лайа — даже своим он опасен. Ты же смеялся вчера, когда вспомнил о нем. Светло так… А сейчас… — покосилась на доску.

— Интересно, какой ответ ты хочешь услышать.

— Знаешь, даже когда ты молчишь о нем, это весьма выразительно выглядит! — заявила девчонка. — Разве он стоит привязанности? Зверь…

— А ты всегда знаешь, что стоит привязанности?

— Знаю, конечно! — с вызовом сказала Атали. — Любой разумный человек знает, отчего возникает привязанность и почему она проходит.

— Я и забыл, что северяне знают про все на свете!

— Да ну тебя! — возмутилась девчонка. — Меня учили лучшие наставники Тейит, я часто разговаривала с мудрыми людьми. А ты…

— Ты способна понять, как можно чувствовать многое сразу? Когда есть и за что благодарить, и за что ненавидеть?

Нежное лицо девочки не просто побледнело — цвет его приобрел сходство с цветом молодой зелени.

— Ты это серьезно?!

— Я от тебя устал, — Огонек сжал пальцами виски. — Что снова не так? Южане хотя бы тем уже лучше, что говорят всегда прямо.

И замер, глядя, как лицо девочки меняет цвет с зеленого на пунцовый.

— Если ты был их игрушкой, то есть… он подарил тебе Силу за это?

Огонек вскочил; теперь и он цветом лица напоминал спелый плод тамаль:

— Да ты что, сдурела совсем??