Сильнейшие

Стражники-синта, двое, скрестили было копья при виде приближающейся фигуры, но узнали, и он вошел беспрепятственно. Живая изгородь… розы цвели, приторно-сладко, нежно. А северный мальчишка прячется в каменный короб, наружу выходит лишь ночью. Эсса… акольи, крадущиеся по ночам, трусливые, злобные. Акольи боятся дневного света и воют громко только собравшись стаей.

Чувствовал — мышцы лица неподвижны, будто не лицо, а маска из твердого дерева. Нехорошая маска… при виде ее северянин вскочил. Къятта не стал приближаться к нему — акольи стоит держать на расстоянии хлыста, они даже стрелы не заслуживают.

— На! — швырнул на покрывало подвеску.

Айтли не успел испугаться — южане двигались слишком быстро, не сразу сообразишь, что зачем. К тому же червячок навроде орехового ворочался, жевал сердце беззубыми челюстями. Когда гость вскинул руку, Айтли только моргнул удивлено. А потом заметил подвеску — бронзовая, веселая, смуглое солнышко на покрывале. У юноши вмиг все замерзло внутри.

— Этле… — едва шевельнулись губы.

Южанин повернулся к выходу, черная коса дернулась ядовитой змеей.

— Стой! — шепотом, но таким — будто отчаянный вопль. — Что с ней?

— Не знаю, — вышел, не оборачиваясь, только золотое кольцо у основания косы блеснуло напоследок невыносимо ярко.

Сердце подсказывало — жива. Но подвеска — откуда?! Айтли рванулся следом, в коридоре было уже пусто; северянин выбежал на ступеньки, увидел мелькнувший силуэт у живой изгороди — через миг плети дикой розы скрыли южанина. Юноша побежал следом, едва не натолкнулся грудью на древко копья, выставленного одним из синта. Опомнился.

«Крылья мои слабеют,
Вижу солнечный дом, там рады каждому гостю.
Далеко земля остается —
Только белый цветок растет у порога,
Только золота зерна плывут по воде…»

Глава 22

Тейит

Ила, в которой поначалу чудилась суровость, оказалась чудесной сказочницей — не зря ее поставили нянькой при детях. Она и Огоньку рассказывала сказки, правда, с оговоркой — было ли, а может, и нет? Были они смешные, были и страшноватые. Больше всего пугала такая сказка: Однажды пожилая пара подобрала возле озера девочку-заморыша, и приняла под свой кров. Когда наступил праздник урожая бобов, все оделись нарядно и собрались на площади, а девочку прогнали — она была одета в лохмотья. Тогда девочка обиделась, стала змеей и сожрала всех жителей и солнце впридачу. Но молодой воин, которого по случаю не было в селении, копьем проколол ей брюхо и выпустил наружу людей и солнце, а змея скинула кожу и распалась на тысячи мелких змей, и теперь они ползают повсюду и мечтают собраться вместе.

Ила не могла подолгу отлучаться от детей — своих подопечных, но все же свободного времени у нее было вдосталь; благо, дом вести не приходилось.

— Руки скучают по чему-то домашнему, — как-то призналась она. — Тут и кормят досыта, и комнату приберут, только знак подай — а не то…

Этого подросток понять не мог — впрочем, и не пытался. После невозможности умыться, плохо пахнущих шкур, неаппетитной на вкус и на вид еды жизнь в Ауста казалась верхом блаженства. А что делать ничего не обязан — так можно вздохнуть облегченно, и занятие себе по душе найти.

— Смотрю, ты среди бедняков знакомства завел, а кроме них — только Атали. Не дело, — призадумалась как-то Ила, добавила:

— Если что, за советом или за помощью через полгорода не побежишь, да и будут ли они, совет либо помощь? Пожалуй, стоит тебя с Кави свести — он, если что, позаботится.

Огонек поблагодарил вяло, и больше из себя ничего выдавить не сумел. Хватит, обзавелся как-то одним защитником… Но Ила если и заметила, что подросток особого восторга не проявляет, знания своего не выдала. Взглянула на солнце — уже низко у горизонта, пожалуй, пора — и самой скоро надо быть на месте, едва-едва успеют.

На половине пути остановила:

— Что считаем тебя внуком Лиа — не говори. Не надо пока.

Они прошли через двор, под арку — на другую сторону уступа. Здесь Огонек ни разу не был — отпугивали суровые лица мужчин, стоявших на страже у арки. Илу они пропустили свободно, а Огонек постарался смотреть только ей в затылок — все еще робел перед людьми, в которых чувствовал жесткую силу.

На зов Илы из-за полога-двери показался человек, еще не достигший среднего возраста, хмурый, тонкокостный — но, видимо, сильный, с волосами, собранными в узел по-северному. На щеке человека темнел старый шрам — присмотревшись, Огонек недоуменно узнал в нем знакомый уже знак Бездны.

Зачем? Или почему?

Знак не походил на татуировки южан, да и слышал, что совершившим святотатство ставят клеймо на лицо — раскаленной медью. А это был след от чего-то острого. На всякий случай Огонек шагнул поближе к спутнице — больно уж неприветливо глядел незнакомец.

Да Ила же его сестра, сообразил чуть погодя. Ростом ниже намного, но лицо — похоже, насколько женщина тридцати с небольшим весен может походить на мужчину тех же годов.