Сильнейшие

— Чинья — она как вода… выпил и забыл. Долго без нее — трудно было, а так — не вспомнишь. А эта — с золотым знаком… — вздохнул, прислонился к стене, не пытаясь сбросить руку старшего брата. Тот не держал уже, но не убирал ладони.

— Что-то еще?

— Не могу…

Глаза Къятты посерьезнели:

— Почему?

— Это… чужое. А я… не хочу оспаривать твое право.

— Чужое… Я чуть не забыл, что именно тут бьется. — Приложил руку к его груди. — Что же, зверек, — голос потеплел: — Тогда не думай о ней. Я объясню Улиши, куда ей не стоит соваться.

Рынки в Астале не пустовали никогда, но, когда приходили вереницы грис с севера или с побережья, торговля оживала необычайно. Ни разу не обходилось без ссор — то кто-то кого-то обвесил, то кому-то подсунули плохой товар — а может, возвели друг на друга напраслину. Стража в оба глаза следила за спорами и даже драки допускала порой, лишь бы нарушение порядка не выходило за пределы разумного. А так… кровь горячая, можно.

Все началось с перебранки, и скоро ссора катилась камнем с горы, увлекая за собой все новые и новые камни — слова и лица. Охрана упустила момент, когда обычная склока переросла в общую потасовку. Стражи покоя Асталы честно делали, что могли, но их оказалось попросту недостаточно здесь и сейчас. Край площади уже был охвачен пожаром — не тем, от которого загораются трава и ветки, но тем, который сжигает сердца и разум. Счастье, что здесь не было оружия на прилавках. Ремесленники не носили ножей, но пояса с медными пряжками засвистели в воздухе, отлитые мастерами звери и птицы заговорили на разные голоса, загремели бьющиеся на черепки глиняные сосуды и поднялась пыль под множеством ног.

— Али…

Он рванулся вперед, помня, что перекидываться нельзя и помня, что это — хоть не его люди, но люди его Асталы. И убивать нельзя. Отшвырнув двоих, оказался в гуще свары — и протяжно, по-звериному вскрикнул, чувствуя запах свежей крови. Плевать было, кто зачинщик — виновны все, кто очутился тут, в чьих руках покачивался пояс или топорщилась палка.

Он раскидал драчунов, испытывая наслаждение и ярость, и сожалея лишь об одном — все быстро закончилось. Будто булыжник швырнули в воду, взлетели брызги — и все. Со стонами расползались покалеченные, присмиревшие.

— Прекратить, — раздалось с запозданием.

Юноша вскинул голову, подался назад. Прищурился от яркого солнечного света. Перед оборотнем возвышалась всадница на грис — Халлики, в сопровождении не сестры на сей раз, а одного из молодых родственников. Тонкая, словно лиана, черная на фоне солнечного диска — лица женщины видно не было.

— Ты вносишь смуту больше, чем зачинщики драки. Это не твой дом, чтобы творить все, что угодно.

Кайе встряхнул головой, раздраженно убирая с глаз челку.

— Это мой дом.

— Ты можешь распоряжаться своими, не смей…

Тоненько взвизгнула грис, отшатнулась от узкой черной вспышки. Перед копытами кобылицы образовалась обугленная выбоина длиной в человеческий рост — в камне. Молодой спутник Халлики схватился за чекели, но женщина протянула руку, останавливая его:

— Не стоит.

Развернула грис, еще раз внимательно просмотрела через плечо на юношу — внимательно, по-птичьи клоня голову.

— Поосторожней. — Умчалась.

Когда дед получил письмо от Халлики, Киаль как раз пришла навестить деда. И, движимая любопытством, попросила показать свиток. Отметила, как заметно осунулся дед, явно не в силах равнодушно принять неприятности. Тихонько выскользнула из комнаты и отправилась искать Къятту. Как назло, его не было дома — тогда Киаль велела оседлать грис и поехала к реке, помня — он говорил, что направится туда. Ей повезло — Къятту она встретила по дороге, и рассказала о свитке, встревоженная не столько письмом, сколько выражением лица деда. А Къятта молчал, не спеша обсуждать новости.

— Послушай, — она потянула за руку старшего брата. Тот нетерпеливо откликнулся:

— Что тебе еще?

— Чинья погибла. Если он снова… Он был совсем прежним, когда Чинья жила. Даже лучше. А теперь его могут тоже убить, да?

— Я не знаю. Я не могу найти ему еще одну Чинью…

— Но разве девушек мало?

— О! — рассмеялся, будто раскусил горький орех, — Этого добра пол-Асталы! О Чинье он… заботился на свой лад. Считал своей, понимаешь? Не игрушкой, а — своей. И это держало здесь. Замену — не примет. Мальчишеская гордость… заносчивости у него хватает, но уж лучше так.

— И что теперь? Как ты…

— Тень не режут надвое.

Поглядел поверх головы Киаль и сказал совершенно спокойно:

— Если его решат уничтожить, я и сам не знаю, что будет.

Только что прошел дождь. Наброшенная на плечи белая накидка из кроличьих шкурок отлично защищала от утренней прохлады — в комнате тоже было очень свежо. А недавно никакие накидки не оказывались нужны, даже на мокрой земле приходил спокойный сон, даже в горах не было холодно. Ахатта лишь недавно начал осознавать — прошла молодость, да и расцвет сил остался в прошлом. Так некстати…

Да, старость всегда подступает некстати, и все же хотелось бы передавать власть и уходить на покой в мирные дни. Но о покое еще рано, еще никто не смеет заявлять о смене ведущего — ни свои, ни чужие.