Сильнейшие

Любил, но не так, как тех, с кем желают разделить ложе. Имма была единственной, кому можно было доверять безраздельно. Она не умела выдавать тайны — слишком мало занимали ее чужие жизни. Смуглые пальцы находились в беспрестанном движении — словно на флейте играли, словно паук плел паутину. Искала частички неведомого, что могла — тянула к себе, что не могла — отмечала и шла за этим неведомым и в день, и в ночь, и в грозу, и в бешеный пыльный ветер.

Полюбовавшись стрекозой, вновь заключил ее в футляр из коры. Мастера-ювелиры Асталы были хороши, но Ийа из Рода Арайа не уступал им.

— Меня не жди! — улыбнулся он матери, скользнув мимо лентой танцовщицы. На всякий случай предупредил — властная женщина вряд ли вспомнит о сыне, разве что не увидит его дней пять. Но от матери зависит многое… правда, не самое важное. И — просто и приятно быть с людьми вежливым, особенно с низшими. Так забавно.

Дома членов одного Рода — в одном квартале, хоть и не рядом; других Сильнейших — в разных частях Асталы: не стоит мешать друг другу. Ийа мог бы взять грис, но предпочитал передвигаться пешком, особенно перед грозой — как следует надышаться ее влажным мятным запахом. К тому же до дома Инау было не так далеко.

— Хатлахена зовет тебя.

— Твой дядя? Хорошо! — Имма не заставила себя ждать. Слетела по ступеням террасы: — Ночью будет гроза!

— Она уже поет…

Едва уловимый рокот плыл над землей, пригибая траву.

Имма обрадовалась стрекозе, тут же закрепила ее в высокой прическе. Пришли, держась за руки, словно дети.

На веранде расположились, ожидая грозу, желанную гостью. Далекие вспышки молний предвещали — несладко придется Астале. Может, гроза пожелает забрать чью-то жизнь. Мало ли — убьет прикосновением или обрушит на голову человека сломанное дерево. Гроза сильна и красива, она имеет на это право. Черными были края неба, а сполохи далекие не касались лиц.

Ийа — мягкий, почти мечтательный взгляд темно-ореховых глаз; точеный, с еле заметной горбинкой нос, красивый очерк рта — но тонкие губы изогнуты презрительно.

Имма устроилась поуютней в плетеном кресле, что-то мурлычет себе под нос, сплетая и расплетая пальцы. Хатлахена, массивный, ширококостный — среди жителей Асталы он выделялся. Только Утэнна, который сгинул давным-давно, да некоторые рабочие из поселений так походили на тяжелое каменное изваяние. Двое родичей — братьев Хатлахены, слабее его — вот и все почти, кто собрался.

Кроме них на веранде сидела Тайиаль — избранная подруга Хатлахены Арайа, вышедшая из рода Инау. Она была куда привлекательней Иммы, но семейное сходство прослеживалось — высоко поднятые маленькие уши, короткие изломанные брови… Ветер трепал бледно-голубое полотно ее юбки, раскачивал серебряные цепочки серег, падающих на плечи Тайиаль, и серебро мелодично позвякивало. Хатлахена протянул руку и накрыл смуглые пальцы подруги широкой ладонью — за семь весен красота этой женщины еще не перестала волновать, Тайиаль была его тенью, его зеркалом. Ийа порой завидовал дяде — найти такую спутницу казалось делом тяжелым.

Не девчонка с бедных улиц, не танцовщица Тииу, что умирают по десять в год во время танца от темного пламени, а женщина красивая, умная, молчаливая и преданная до безумия. Пусть даже слабого рода… неважно, не обязательно принимать ее детей как своих. Но Ийа еще совсем молод… конечно, такая найдется.

Араханна, глава Рода, не пожелал придти.

— Сегодня вы слишком многое натворили, — без обиняков сказал дядя, так, как мог бы распекать сопливого мальчишку. Краска выступила на лице юноши, он едва не вскочил — но собственный гнев был сладостным питьем; погас, стоило Ийа сделать глоток.

— Пока живет Къятта, мира между нами не будет.

— Дети из-за глиняных болванчиков так дерутся! — презрительно проговорил Хатлахена.

— О да, мы дети в семнадцать весен, — прошелестел Ийа, и улыбка его была нежной. С такой улыбкой он едва ли не больше всех южан напоминал принявшую человечий облик тахилику. Но Хатлахена лишь отмахнулся. Он держал змей в собственном доме.

— Мальчишка, их младший, еще жив, — обратился дядя к братьям. — Его череп должен был лопнуть, сердце стать углем — но он жив и смеется у себя в саду.

— Боишься, что скоро рухнет второе крыло? — насмешливо протянул юноша.

— Сколопендру лучше убить маленькой, не ждать, пока вырастет и укусит.

— Ах, — выдохнула Тайиаль изумленно, и это было все, что она сказала. Придерживала полотно широкой юбки и молчала.

— Я не знаю, — неуверенно проговорил юноша, — Он, конечно, существо несносное, но совсем ребенок. А вот его брата… — он не договорил, не любил открываться даже своим. Но глаза прищурились нехорошо.

— Ребенок вырастет.

— Может, и нет. Вспомни, ему было плохо после Дома Звезд, мало ли что смеется сейчас. На сей раз повезло. В другой раз — вряд ли. Лучше пусть он убьет себя сам… Если Къятты не станет, это скоро случится. Дед попросту не уследит за этим детенышем дикой кошки.

На лице Хатлахены появилось неудовольствие.

— Тебе не идет жалость.