Сильнейшие

— Иду! — женщина бежала к сыну, легко, будто молоденькая девушка, и улыбалась — среди дня, неподалеку от стойбища, им почти нечего было опасаться.

Энихи слышал человеческие голоса. Чувствовал запах только что убитой добычи, и, почти обезумев, свернул в ее сторону и полетел по густым зарослям папоротника.

Акки увидел, как вырвалось из кустов черное тело зверя. Вскрикнула Соль — а черный метнулся к ней, и Акки, защищая мать, бросил копье и попал зверю в бок. С рычанием, похожим на стон, энихи взвился в воздух и всем весом обрушился на мальчика, раздавив ему грудную клетку и разодрав лапой горло.

Хрипло рыча, оглянулся — женщина бежала к нему. От нее пахло йука и молоком… она бежала прямо на зверя, и тот отступил. Хвост забил по бокам, но энихи пятился, не сводя глаз с женщины, которая упала на колени возле тела ребенка. Кричала протяжно, с надрывом, словно это ей он нанес рану, и не обращала внимания на черного хищника.

Развернувшись, энихи нырнул в заросли и помчался прочь от поляны, где осталась желанная пища.

Астала

Небо выглядело необычно — пришла рыжеватая хвостатая гостья, не звезда, что-то большее. По вечерам гостью видно было сквозь гаснущее пламя заката.

Так бывает, говорили старики. Это всего лишь заблудившееся дитя солнца — ищет мать. Огонек лепил из рыжей глины маленького зверька с пушистым хвостом, похожего на лисицу, и выносил под дневное солнце — пусть мать вспомнит, где ее дитя.

Созрели орехи ашот, из которых добывают зеленую краску — красивую, но не очень стойкую. Рынки завалены были зеленым холстом, и посуда, плетеная и глиняная, гордилась нарядными узорами цвета молодой хвои.

А Къятта покинул Асталу один… или нет, не один… но ушло с ним всего несколько человек. Больше он с собой и не звал. Он наверняка направился на север — большой отряд означал бы объявление войны. Но ведь… какая война, если юг едва ли не благодарен эсса за смерть… своего.

Огонек знал, что оборотень жив. Тогда, в доме Тайау, соврал, а сейчас чувствовал точно. Но до полукровки никому не было дела… может быть, он пошел бы к единственному человеку кроме Шиталь, который, как надеялся, выслушал бы его. Но имел глупость — или наоборот? — спросить у нее совета. Что ты, сказала она. Ты хочешь пойти к его врагу…

— Я знаю, что Кайе его ненавидел. Но тот… нет. Он не притворялся — я понимаю, когда мне врут.

— С чего ему ненавидеть юношу? Ты еще вырастешь, Тевари, и поймешь — даже на юге ненависть не обязательна… чтобы уничтожать людей.

Ночью заныл знак. Тевари сначала не понял, зато, осознав, чуть не свалился с кровати и кинулся со всех ног в комнату Шиталь. Плевать, кто она, плевать, кто может быть с ней.

— Он возвращается! — закричал с порога, и едва не принялся стягивать с женщины легчайшее одеяло, видя, что Шиталь толком не может проснуться.

К чести ее, поняла Шиталь сразу, как только вырвалась из-под власти сна.

— Где он, малыш?

— Он где-то вблизи Атуили. Нет, у Атуили он будет утром…

Знак говорил Огоньку — Кайе очень устал.

— Жди меня здесь. — Шиталь встала, не обращая внимания на то, что обнажена; Огоньку тоже было не до того, есть ли что на Шиталь.

— Я с тобой!

— Ни в коем случае. К тому же я побегу волчицей, это быстрее.

Она поцеловала его в макушку, темную при свете ущербной луны:

— Спасибо! — и выбежала из комнаты. Тевари высунулся в окно — через лужайку скользнула не человечья, а волчья тень.

Огонек устроился на полу подле еще теплой кровати Шиталь и стал ждать.

Утро выдалось довольно холодным. Розовую кайму на восточном горизонте не было видно за строем деревьев, и небо казалось монотонно-серым.

Зверь медленно шел, пошатываясь. Он был измучен, и тусклые глаза почти ничего не видели. Шиталь чувствовала — у него не хватит сил даже перекинуться.

Женщина сделала несколько шагов вперед, остановилась.

— Здравствуй. Я знала, что ты будешь здесь.

Энихи стоял, слепо глядя мимо нее.

— Тевари чувствовал твое приближение и сказал мне. Твой мальчик сейчас живет у меня.

Черный зверь лег, не в силах больше держаться. Шиталь подошла еще ближе, сказала тихо:

— Ты ведь слышишь меня сейчас и понимаешь меня. Я всегда питала к тебе теплые чувства… даже тогда, когда мы схватились с тобой. А теперь…

Энихи поднял голову. Глаза прояснились немного, в них была человеческая тоска. Он не мог кинуться. Он устал. Лег на сброшенную деревом старую листву — зеленую, но сухую.

— Уже всё, — Шиталь покачала головой, присела на корточки не сводя взгляда с энихи. — Помнишь, я сказала тогда, что тебе многому надо учиться? Ты ведь не подумал серьезно о моих словах. Прости. Так будет лучше для всех.

Она поднялась.

— Тебе лучше остаться зверем. Это подлинная твоя сущность. Тебе незачем возвращаться в Асталу.

Энихи смотрел на нее. Потом тоже поднялся — с трудом. Ничего не происходило, ветерок гулял по листве. Ничего не происходило, только невидимый нож резал тонкие ниточки, отнимая другое обличье. Зверь стоял и смотрел на Шиталь.

Даже когда она повернулась и пошла прочь, все смотрел.

Шиталь умылась ледяной водой из фонтана, окунула в него руки по плечи. Саднящий осадок не смыть…