Сильнейшие

Колючие заросли пропустили Седого, не оцарапав, и сомкнулись за спиной охотника.

Скоро неподалеку от места, где он прошел, застучали копыта, зазвенела наборная узда. Одну грис вели в поводу; а всадников было трое, и они ничуть не старались таиться от леса или дикарей. А ехавший первым юноша и вовсе ушел в свои мысли — спутники не решились бы сейчас окликнуть его. Наконец он вскинул глаза на сопровождающих:

— Оставайтесь тут. Я скоро.

Всадники-синта придержали грис, но один все же сказал:

— Али, одному в стойбище лучше бы не соваться.

— Перестань. Если нас появится трое, они отупеют от страха. Ждите, я скоро, — послушная легкому толчку в бок, грис потрусила по неровной тропинке, и за ней последовала вторая, с пустым седлом.

…Норреки были безобразны. Ростом по плечо человеку, они обладали кряжистостью, длинными руками и темной, во многих местах волосом поросшей кожей. Головы их, почти круглые, казались слегка сплюснутыми сверху, широкие носы и низкие лбы создавали впечатление угрозы.

Некоторые из дикарей были трусливы, некоторые безрассудно смелы. Но смелых почти не осталось в землях южан.

Норреки боялись непонятных соседей. Некоторые племена не дрожали от страха, чуя их запах — это были те, кто не испытал разрушительной силы пришельцев, а напротив, пользовался их милостью. Норреки называли себя рууна, считая, что ведут начало от медведя, волка и прочих зверей.

Это племя южанам было известно давно, и не кочевало, как другие. Оно жило на самом краю большой долины, где добывали золото. Довольно сообразительные, норреки соорудили алтарь и каждый вечер клали на него плоды и убитых птиц. Они поклонялись и Солнцу, и Грому, однако юва казались им и более могущественными, и более опасными — не говоря о том, что их можно было увидеть, чуть ли не коснуться. Они пытались задобрить страшных существ — на свой дикарский лад. Порой убивали таких же норреков, чтобы снискать милость могущественных соседей. Неважно, где в это время находились южане. Считалось, что хору все равно видят все.

Къятта немного знал язык дикарей — если это можно было назвать языком, скупую череду отрывистых, щелкающих и лающих звуков. Понимал, но вряд ли мог бы воспроизвести.

Всадник в легкой золотистой одежде остановился на поляне неподалеку от стойбища. Один — юноша не боялся норреков. Вечерний свет скользил по шелковистым бокам молодой грис, по его длинным, заплетенным в косу волосам, по татуировке.

Боком, пригнув головы, несколько дикарей приблизились к нему. Къятта швырнул им две глиняные фигурки, изображающие детей — одинаковые. На лицах норрреков, невыразительных, отразилось облегчение — столь сильное, что было заметно южанину. Быстро, звериным движением кинулись они на стоянку и скоро приволокли два замотанных в шкуры свертка. Свертки попискивали и шевелились.

Къятта свистнул, пронзительно — из леса выбежала вторая грис, покрупнее, с черной вьющейся шерстью. Бросив свертки на спину ей, примотал ремнями и, вскочив в седло, умчался с поляны. Вторая грис следовала за ним.

Живой груз в собственный дом доставил легко — хотя девочки пытались вывернуться из шкур и ремней, издавали невнятные звуки, и, похоже, тряска на грис изрядно их измотала. Пусть скажут спасибо, посмеивался про себя Къятта — в племени дикарей близнецов опасались. Странно, что при рождении не убили. Может, готовили в жертву страшным хору-южанам? Вот он и забрал, и довольны все.

И братишке понравится, он любит все необычное — правда, и остывает быстро, но диковинок много, для него хватит, не жаль.

— Какие уродливые! — Мальчик с восторгом смотрел на девочек-близнецов. — И даже на людей похожи! Они умеют говорить?

— Если это можно назвать разговором, — Къятта стоял за плечом.

— Их нужно держать на привязи? Или можно приручить?

Мальчишка протянул руку к одной из скорчившихся в углу фигурок. Девочка дернулась назад, и Кайе стремительно убрал руку. Старший брат расхохотался:

— Боишься, откусит тебе пальцы?

— Нет! — Кайе было стыдно за свой непроизвольный жест. Разве не возился он с дикими зверьми? — Подними голову! — он шагнул к маленькому уродливому существу и заставил смотреть себе в лицо.

— Почему они все-таки похожи на человека? — с легким возмущением спросил у брата.

— У мира много странных шуток.

— Я назову их Таойэль и Амалини, — выпалил мальчишка имена двух из Пяти звезд.

— Ужасно, — Къятта не скрыл гримасы отвращения, — Давать красивые имена таким чудищам?

— Они мои, а я хочу так! Хоть имена у них будут красивыми, — добавил с неожиданной жалостью. И почесал испуганно молчащую девочку за ухом, словно зверушку.

— Смотри! Она скоро приручится!

Тридцать одну весну видела Натиу из рода Тайау, но выглядела много моложе. Красавицей никто бы ее не назвал, но в облике женщины было многое от ее имени — «мед». Полногрудая, полногубая, с мягкими движениями и мягким смехом.