Сильное лекарство (ЛП)

Тогда Джона посмотрел на него, будто ему не хватало одной карты до полной колоды.

— Это не имеет никакого отношения к религии. Это просто нелепые суеверия. Зло — это такое атавистическое, уродливое существо, которое появляется и исчезает во времени. Оно более случайное и реальное, чем человеческое объяснение вселенной. Наверное, это первое, что возникло на свете, задолго до того, как кто-то появился и изобрёл религию, — его брови нахмурились, будто он пытался найти слова. — Оно проявляется по-разному — природные катастрофы, вроде ураганов, гигантских метеоритов… пожаров. В животных, когда они разрывают друг друга на части ради интереса, а не ради выживания. В людях… Каждый раз, когда ты с этим сталкиваешься, какая-то часть остаётся на тебе. Это как пятно, и оно растёт и растёт, до тех пор, пока ты больше не может никуда от него деться. Поэтому я приезжаю в Ривербенд, Кэмерон, — потому что не могу отделаться от пятен, оставшихся в моём разуме.

***

Когда Кэмерон захлопнул за собой дверь в свою квартиру, оказавшись в её безопасности, его всё ещё морозило от слова Джона. Он чувствовал одновременное отторжение и опустошение, пока Джона рассказывал свою историю. Его сердце разбивалось из-за того, через что прошёл Джона — через что по-прежнему проходил. От этого Кэмерон чувствовал себя полным придурком из-за сопротивления собственной терапии. Если худшим для него была маленькая депрессия с толикой алкоголизма, что ж, он должен был чувствовать себя везунчиком по сравнению с Джона. Но от осознания, что этот мужчина видел, слышал и, может быть, даже чувствовал то, что не мог больше никто, Кэмерон чувствовал слегка тошнотворное головокружение. Даже воспоминание об этом вызывало привкус ржавчины в его горле.

Несмотря на эти сильные и противоречивые эмоции, или отчасти из-за них, Кэмерон чувствовал несомненную тягу к Джона, будто магнитную. Кэму хотелось обвить его руками и забрать домой, чтобы больше ничто никогда не могло причинить ему боль — даже если он не знал, что причинило ему боль. Но Кэмерон знал, что у него нет возможностей, чтобы справиться с болезнью Джона.

Ещё он просто наслаждался компанией этого парня. Кэмерон понял бы, что он романист, просто по разговорам с ним. Джона говорил как писатель, будто всё, что слетало с его языка, было сначала записано в его голове. У Кэма было не так; всё, что он думал, обычно вырывалось поневоле. И на заднем плане всегда было сожаление.

Судя по тому, что всё ещё дышал, Джона явно был силой, с которой стоило считаться. Кэмерон где-то прочёл поговорку: «Раненные люди опасны; они знают, как выжить». В случае Джона, Кэмерон был уверен, что это правда.

И всё же, он был заинтригован. Ему хотелось быть тем, кому Джона откроется, кого впустит во все тёмные уголки своего разума. Это пугало Кэмерона больше всего, и всё же, он уснул с изображением лица Джона, которое мелькало на коре его головного мозга.

Глава 8

У Джона случился очередной приступ. Он начался в присутствии Кэмерона. Комната снова загорелась. Этот неистовый шёпот вернулся, пробираясь сквозь пламя, чтобы бесконечно его колоть. Ему удалось держать себя в руках во время последних реплик их разговора — едва ли — потому что он не вынес бы, если бы выставил себя сумасшедшим лунатиком перед Кэмом… снова.

Стены начали выпирать и вздыматься с губительным пульсом. Гвозди трещали, на выкрашенном в бежевый цвет гипсокартоне появлялись тонкие трещины, окна шатались. Всё это было из-за дрожащего, туберкулёзного дыхания. Дыхания с терпкой сладостью, как от дыма сигар. Дыхания Ангуса. Но это было нелепо, так ведь? Просто бред сумасшедшего.

Он мог вычислить точный момент, когда Кэмерон начал смотреть на него новым взглядом, когда в его глазах отразилась сдержанность. Джона видел это раньше, этот взгляд означал, что человек говорит с настоящим сумасшедшим, и это не просто домысел. Отсюда недалеко было до жалости или страха и до отвращения. Джона не мог вынести мысль о том, что Кэмерон будет чувствовать к нему нечто подобное. Ему следовало держаться подальше, спугнуть этого парня. Но каждый дюйм его кожи болел от желания быть рядом с ним. Он не мог представить, почему именно, потому что настоящее всё смешалось с прошлым, иллюзии с реальностью. Он знал только то, что его тянет к Кэмерону.

В голове Джона идеально во всём разобрался — нашёл место для всего и расставил всё по этим местам. Это были сумасшедшие, невозможные вещи, но он знал, что это такое, и как разбить это на категории. Воспоминание, галлюцинация, призрак, идея, иллюзия — его болезненный мозг был смесью кружащейся активности.

Сегодня был день доктора Драри. Сэм Драри был абсолютно незаинтересованным героем на этой стадии жизни. Ему было почти пятьдесят, он носил двухфокусные очки и начинал терять волосы. Его стандартной формой были брюки и белая рубашка, натянутая на лёгкое брюхо. На галстуке, который висел вялой макарониной на его шее, обычно было пятно, а на его бледном лбу почти всегда виднелась испарина.