Сильное лекарство

Ангус стоял за ничего не подозревающим доктором Драри, глядя на Джона своим бессмертным взглядом. Позади него был гарем окровавленных, безглазых женщин, у которых частично отсутствовали конечности, и один высокий и тощий юноша. Джона поморщился от их проклятых невидящих взглядов.

— Джона.

Джона моргнул и сосредоточил свой взгляд на настоящем — во всяком случае, в такой степени, которую он мог различить.

— Простите. Это их будоражит.

Доктор Драри кивнул, будто было совершенно нормально такое говорить.

— Я понимаю. Я знаю, что ты знаешь, что видишь на самом деле не существующие вещи.

— Умом я понимаю. Но отличить становится всё сложнее и сложнее. Или поверить в правду, когда мои глаза видят что-то другое.

— Это совершенно нормально с твоим расстройством. Я хочу, чтобы ты постарался сосредоточиться на мне. Только на мне. Я и ты в этой комнате — обещаю, это по-настоящему. Возможно, они скажут тебе, что я лгу, если вообще с тобой говорят. Но мне понадобится, чтобы сейчас ты мне поверил. Ты можешь это сделать?

— Я... Я думаю, да. Я никогда раньше не был так напуган, док. У меня такое ощущение, будто я теряю себя.

— Это значит, что мы куда-то движемся, — доктор Драри кивнул, будто действительно понимал, и по какой-то причине Джона почувствовал себя чуть-чуть сильнее.

— Думаю, тебе нужно это выпустить, чтобы отпустить. Джона, ты выбрал меня, значит, доверься мне в этом.

Джона судорожно кивнул, пытаясь сглотнуть, несмотря на железный комок, который будто застрял в его горле. Он насильно отмотал свои внутренние часы примерно на восемнадцать лет назад, а затем полетел. Он видел самого себя, слышал свои слова, но его сознание, его реальность вернулись назад во времени.

— Папа?

Джона был удивлён, увидев отца, который сидел в своём рабочем фургоне на другой стороне улицы. Он не видел этого мужчину несколько месяцев, с тех пор, как его мама получила полную опеку. Он был не до конца уверен, что значит «опека», знал только то, что папа больше с ними не живёт и едва ли навещал их.

Ангус выбрался из фургона и прислонился к нему, скрестив руки на груди. Он поднял подбородок, когда увидел Джона.

— Привет, сынок. Твоя мама дома?

Джона оглянулся обратно на их маленький коттедж. Он не должен был разговаривать с незнакомцами. Но это был не незнакомец, это был папа. И всё же, глубоко внутри у него возникло странное ощущение, от которого хотелось бежать. Мама разрешала ему одному играть во дворе, только при условии, что он никогда не будет разговаривать с незнакомцами и никогда не будет выходить на дорогу, за пределы тротуара.

Она ничего не говорила о разговорах с папой.

— Когда мне было четыре или пять — я не совсем точно помню — меня похитил мой отец. Они с моей мамой развелись примерно за год до этого, и мама недавно подала прошение на полную опеку и наконец выиграла, из-за того факта, что мой отец избивал её, даже после развода. Однажды он просто приехал... Он никогда не проявлял интерес к тому, чтобы меня вернуть, так что мама никогда не предупреждала меня, чтобы я с ним не говорил. Ей удавалось защитить меня от насилия, пока они были женаты — я не помню об этом, но есть медицинские записи и отчёты полиции.

Взгляд Джона метнулся туда, где стоял призрак его матери, наблюдая за ним.

— Ангус убедил меня сходить с ним за мороженым — мама никогда не разрешала мне есть сладкое, так что меня убедить было не сложно — но я помню, что моё на вкус было забавным. Я отключился в кафе и очнулся в фургоне, наверное, через несколько часов. Тогда я не знал, как далеко он проехал до того, как я очнулся — дом, в который он меня отвёз, оказался в Западной Вирджинии — но теперь мы знаем, что его преступления пересекли несколько границ штатов.

Со своего полёта, озадаченный Джона смотрел на то, как Джона-копия говорит лишённым интонации, монотонным голосом. Судя по его эмоциям, он будто бы рассказывал о книге. Парящий-Джона подумал, что забрал все эмоции с собой. В конце концов, это он заново всё переживал.