Сильное лекарство

— Ах, значит, он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, каким стал Ангус, — рассеянно пробормотал Драри.

— Да, к сожалению.

— Ты никогда не замечал, чтобы Пастырь был склонен к жестокости?

Голова Джона резко поднялась, злость согревала загривок.

— Конечно нет! Пастырь был героем для многих людей.

— Понятно. Позволь спросить вот что, Джона. У тебя есть какая-либо нужда или желание навредить или причинить боль другим людям?

Джона сразу же покачал головой.

— Абсолютно нет. Чёрт, я даже не могу убить паука; ловлю и отпускаю.

Он не стал говорить о том случае, когда с радостью предложил убить отца Кэмерона за то, что тот его ударил. Он не был уверен почему, но чувствовал, что это совсем другое.

— Так я и думал. С таким же успехом у тебя появится антипатия к жестокости, из-за опыта с отцом. И даже если бы дело было не в этом, у тебя есть пример деда. Похоже, не отец привёл его к жестокости, так ведь?

«Я никогда об этом не думал, — подумал парящий-Джона. — Я могу быть анти-Ангусом».

— Наверное, — сказал Джона-копия, не отвечая ни отрицательно, ни положительно.

Со своего высокого места под потолком, Джона увидел какую-то искру. Это была просто вспышка света, вроде хлопушки или фейерверка на День независимости. Вскоре он почувствовал тягу в своём сознании, тающее ощущение в мозге. Он понял, что возвращается в своё тело. Закрыл глаза, а когда снова открыл, он уже сидел напротив доктора Драри.

Драри наклонил голову и смотрел на Джона с напряжённой тщательностью, от которой горели уши.

— С возвращением, Джона.

— Как вы поняли?

Никто никогда не мог понять, когда он улетает.

— После того, как понаблюдаешь за пациентом определённое количество времени, начинаешь распознавать внешние признаки расстройства. А это оно. По какой-то причине — хотя теперь мы знаем, что у тебя есть совершенно понятная причина — ты чувствуешь необходимость выбраться из собственной головы, когда всё становится слишком сложно. Сейчас нам нужно выяснить корень расстройства.

Доктор Драри снял очки, чтобы посмотреть на Джона.

— Никакого неуважения к доктору Кэллоуэй, но я не верю, что у тебя расстройство личности. Я поставлю свою лицензию на то, что причиной твоих симптом является детская травма. Подумай об этом так: внешне ты здоров, и по всем намерениям и целям кажешься нормальным парнем. Так что ты вроде красивой картины, но в сломанной рамке. В тебе есть треснутый барьер между тобой и реальной жизнью, и чтобы ты снова поправился, мы должны найти тебе новую рамку, через которую ты сможешь видеть. Ты вообще понимаешь смысл всего этого?

Джона почесал голову от сумасшедшей метафоры.

— Немного, наверное.

— Хорошо. Я хочу, чтобы во время следующего приёма ты как можно подробнее, насколько захочешь, рассказал, что помнишь с того времени, когда был с отцом.

По спине Джона пробежала дрожь, которую он не мог подавить. Доктор Драри понятия не имел, во что впутался.

— Сэм, знаете, когда ездите по сельским районам, иногда можно увидеть группу грифов, которые клюют в чьём-то дворе, как стая толстых цесарок?

— Эм... ну, конечно, наверное, я видел такое раз или два. А что?

— Когда я прохожу мимо них, я всегда думаю, какого чёрта они там делают? Там во дворе нет никакой мертвечины. Понимаете? Ну, почему они там?

— Ладно.

— А затем я думаю: «Ах да, я помню одну причину». В доме моего отца были такие же, эти уродливые грифы-индейки с красными, морщинистыми головами, всегда скакали по драгоценному газону Ангуса. У всех соседей были курицы, но не у Ангуса. У ангуса были грифы. Хотите знать почему? — Джона не хотел отвечать. — Потому что Ангус удобрял свой газон трупами.

Доктор Драри сжал губы и тяжело сглотнул, с таким видом, будто его может вырвать. Но превосходно сдержался.

— Но как...

— О, боже, поверь мне, Сэм... есть вещи, которые ты не захочешь знать.

***

После разговора с доктором Драри в тот день, Джона пришлось побежать в туалет, где его рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось. Он ушёл с приёма с обещаниями о плане лечения, раз тебе доктор «знал, с чем он имеет дело». Джона заперся в своей комнате и провалился в глубокий сон — что было для него необычно — наполненный кошмарами о крови и горьком на вкус мороженом.

Он проснулся с головокружением, как и много лет назад, когда его отец накачал его наркотиками. Джона простонал и поднял взгляд к потолку. Предположительно, ему шло на пользу то, что он поделился всем этим с Сэмом — с Сэмом, ради бога, потому что после всего этого они могли перейти на «ты» — но Джона чувствовал себя как никогда плохо. Сейчас, когда он был вынужден вернуться в реальность, казалось, что всего вокруг слишком много.