Сильные духом (в сокращении)

Она ничего не ответила. Теперь они уже не сидели, а, крепко обнявшись, лежали на узкой для двоих кровати, бормотали друг другу нежные слова. Дейви закрыл глаза и тут же ему в голову пришла поразившая его мысль. Вопреки всему, что вот уже год твердили ему его старшие товарищи, научиться летать и убивать немцев еще недостаточно, чтобы стать мужчиной. В жизни есть многое другое. Например, любовь женщины. Это была важная мысль, только слишком сложная. Сейчас он не мог додумать ее до конца, но ничего, как-нибудь потом. И он уснул.

Лежа в его объятиях, Рашель испытывала приятное умиротворение. Вскоре она увидела, что он спит, и даже обрадовалась — желание, которое в них вспыхнуло, было ей внове, и неизвестно, как долго она смогла бы сдерживать порывы Дейви, да и свои тоже. Ей казалось, она никогда прежде не была такой счастливой. Осторожно поцеловав его нос и глаза, она решила, что надо встать, пойти надеть ночную рубашку и лечь. Вот только еще чуть-чуть побудет с ним, просто полежит, глядя на него. Она сама не заметила, как ее сморил сон.

Утром они проснулись одновременно. Обнаружив, что спала рядом с Дейви, Рашель смутилась.

— Извини. Я не собиралась проводить с тобой всю ночь.

Прежде чем Дейви успел ее остановить, она уже встала и натянула на себя второй свитер.

— Ты, наверное, спал со многими девушками.

— Но не целую ночь.

Его ответ ей понравился.

— Значит, со мной было в первый раз?

— Да.

— Но у тебя с ними было… ну, ты понимаешь.

— Конечно.

— И со сколькими ты занимался любовью?

— Я скажу тебе после того, как мы с тобой это сделаем.

Рашель рассмеялась:

— В таком случае я никогда этого не узнаю.

Она умылась на кухне и вытерлась посудным полотенцем. А когда стала готовить завтрак, неожиданно запела.

Одного за другим арестованных оформляли, заполняя необходимые бумаги, и при этом зачитывали лагерные правила. Даже мелкая провинность наказывалась восемью днями карцера — один день без еды и питья, затем три дня на хлебе и воде. Четыре раза в день перекличка на плацу, за опоздание — карцер. То же самое за передвижения или разговоры во время переклички.

Лагерь был поделен на три сектора, отгороженных один от другого рвами и колючей проволокой. Сектор А предназначался для совершивших преступление иностранцев, сектор Б — для политзаключенных, прежде всего коммунистов, а сектор В — для всех остальных. На самом деле в секторе А в основном содержались беженцы, виновные в том, что не имели документов; как правило, это были евреи. Преступники сидели в обычных городских тюрьмах.

Пастора Фавера, Анрио и Вернье определили в сектор Б. Они вошли в указанный им барак. Вместо кроватей там были устроены двухэтажные кары, тянувшиеся во всю длину по обе стороны от узкого прохода. В торцевых стенах — окна без стекол. В таких условиях обитателям лагеря предстояло провести долгую холодную зиму.

На одной из коек сидел истощенный одноногий мужчина.

— Я тут задал несколько вопросов, — сказал пастору Анрио. — Туалет здесь — выкопанная в земле канава. Вода есть, но нет мыла. Что касается питания…

Фавер рассмеялся:

— Не надо меня дразнить.

— На завтрак черный желудевый кофе.

— На обед, полагаю, дают бифштекс из вырезки, — пошутил Фавер.

— На обед и на ужин полагается похлебка с брюквой.

— Не люблю брюкву, — жалобно произнес Вернье.

— Похоже, нам предстоит посидеть на диете, — сказал Фавер. — Не волнуйтесь, не успеете оглянуться, как мы отсюда выйдем. — Он улыбнулся им притворно веселой улыбкой.

Рашель шла по запорошенному снегом городу. День был морозный и ясный. Перед «Приютом путешественника» она увидела два белых автобуса с красными крестами и крытый грузовик с опознавательными знаками германской армии. Она подошла поближе. Немецкие солдаты выводили из автобусов каких-то мужчин в больничных халатах, некоторых выносили на руках, а потом клали на носилки и заносили в гостиницу.

— Что здесь происходит? — спросила Рашель у одной из стоявших неподалеку женщин.

— Они реквизируют гостиницу. Теперь тут будут долечиваться их раненые.

У Рашели подкосились колени. Немцы могли арестовать ее и депортировать как еврейку. А если они явятся в дом к пастору, то обнаружат, что она виновна в куда более серьезном преступлении. Тогда ее расстреляют. И Дейви, наверное, тоже.

Она побежала домой и сообщила американцу, что в Ле-Линьоне разместился госпиталь оккупационных войск. Услышав эту новость, он сразу посерьезнел:

— Мне надо уходить. Я подвергаю тебя большой опасности. И весь ваш городок тоже.

— Но ты еще не можешь ходить.

— Все равно. Еще пару дней, и я отсюда уйду.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — сказала Рашель.

Глава шестая

Майору Тофту все-таки удалось пробиться в таинственный Норджби-Хаус на лондонской Бейкер-стрит. Снаружи это здание легко было принять за небольшой музей или богатый особняк. По короткому коридору Тофта провели в какую-то комнату и закрыли за ним дверь.

Минут через десять в комнату вошла женщина с желтым блокнотом в руках.

— Вы хотели со мной поговорить? — спросила она Тофта.