Сильные души (ЛП)

— Чейз… я… — на самом деле, прямо сейчас я не могу сказать ему ничего, что могло бы хоть как-то улучшить все это, или оправдать то, что мы сделали. Закрыв глаза, я нажимаю на них подушечками пальцев, делаю два быстрых вдоха, прежде чем рыдания, которые я сдерживала, вырываются из самых моих глубин. — Я никогда не хотела причинять тебе боль, Чейз. Клянусь, — это единственное, что я могу сказать, потому что это правда. Это последнее, чего бы я хотела. Но также я понимаю, что он заслуживает большего, чем это. — Это была ужасная ошибка. Мы не хотели, чтобы это произошло, а уж тем более ранить тебя этим, — слезы заливают мое лицо, и хотя я не хочу плакать, но не могу остановить их. — Я никогда не рассматривала Ганнера в этом плане.

Чейз скрещивает руки на груди, его тело еще больше напрягается, пока он ждет, что последует дальше.

В течение нескольких минут мы сидим в тишине, и я больше не могу выдерживать эту тишину.

— Скажи что-нибудь, — умоляю я.

Когда он не отвечает, я пытаюсь быть терпеливой, но у меня это не получается. Я должна узнать, о чем он думает, и я помню о том, что он слышит мои мысли, чувствует мою боль. Он знает, как я обо всем сожалею.

— Я чувствую твою боль… и это разрывает меня на части, знать, как сильно это ранит тебя.

Он кивает. Поднимает руки и, прищурившись, поводит ладонями по подбородку.

— И я ни на секунду не сомневаюсь, что тебе жаль, Куинн, но что в действительности сводит меня с ума, это что теперь я понимаю, почему на самом деле ты рассталась со мной. Потому что ты не хотела, чтобы я узнал о вас с Ганнером.

Слезы стекают по моим щекам.

— Да, — шепчу я.

Я даю ему минутку, его дыхание учащается. Он знает. Я до смерти напугана, потому что он, наконец, узнал о том, что я сделала, и теперь оставит меня, снова, и я больше никогда не увижу его. Я не могу смириться с этим. Не могу. Как бы драматично это ни звучало, я чувствую, что умру, если больше никогда не увижу его.

Тут же ощутив накатывающую панику, мои руки начинают трястись, а сердце бешено колотиться, пока я решаю, что должна сказать дальше. Мыслей куча, и воспоминания о той ночи, сейчас видимые Чейзу, дают ему возможность самому все увидеть.

У меня болит все тело, голова тяжелая, и все, о чем я могу думать, что это худшее похмелье во всей истории похмелий. Когда я открываю глаза и оглядываю комнату, то оказываюсь в полном ступоре, потому что это не моя комната. На самом деле, чем больше я прихожу в себя, тем больше понимаю, что это даже не мой дом. Черт. Я даю себе еще минуту, чтобы собрать мысли воедино. Осмотревшись, я замечаю стоящие на комоде кубки и развешенные по стенам постеры.

Черт, это комната Джейдена. Должно быть, прошлой ночью я вырубилась здесь.

Когда я начинаю поворачиваться, чтобы слезть с кровати, все мое тело протестует. У меня такая слабость, что ноги ощущаются, как желе. В этом похмелье определенно что-то не так. Мое тело, голова… все болит, а в голове будто какой-то странный туман. Я не могу вспомнить, как оказалась здесь, и, что хуже всего, осознаю, что полностью обнажена… в кровати Джейдена.

Дважды черт.

Лежа здесь и пялясь в потолок, я чувствую, что в моем горле сухо, как в пустыне Мохаве, и когда я разворачиваюсь, то молюсь, чтобы у меня хватило мозгов оставить на прикроватной тумбочке бутылку с водой, когда тут же слышу около себя чей-то стон.

Ошеломленная, я медленно разворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это. И прихожу в ужас, когда узнаю полностью обнаженное тело рядом с собой.

Ганнер.

— Дерьмо собачье, Ганнер! — визжу я, натягивая простынь на свою обнаженную грудь. — Какого черта ты тут делаешь?