Сильные мести не жаждут

Зося молчала. Лицо ее было бледным, на глазах застыли слезинки. Обессиленная, почти в бессознательном состоянии, лежала она возле кровати с широко раскинутыми руками.

— Молчишь!.. Не хочешь говорить с отцом! — растерянно шипел лесник. — Всю жизнь старался для тебя, а ты…

Ему вдруг показалось, что она умерла. Он стал яростно трясти ее за плечи, умоляя очнуться.

Увидел возле уха дочери родинку, и его словно обдало жаром. Из старческой груди вырвался стон. Вспомнилось давно забытое, болезненно-близкое и родное.

…Маленькая девочка в ночной рубашке сидит за столом, щурит серые глаза на лампу. На пухлых щечках смешные ямочки. Он целует ее пышные волосы, долго смотрит на родинку возле уха. В комнате жарко. Игриво гудит в печке пламя, пахнет хвоей, смолистыми дровами. Молодая, красивая жена готовит ребенку постель… Как давно это было! Все исчезло, затуманилось, умерло.

Зося лежит на полу, возле печки, в порванном платье, с опухшим лицом. Подслеповато смотрит на окно. Рядом отец. Склоняется над ней, осторожно, очень осторожно, словно больного ребенка, приподнимает, завертывает с головой в ватное одеяло. Больше она ничего не видит, но слышит и чувствует, как отец, тяжело дыша, несет ее куда-то во двор, ступает по скрипучей лесенке крыльца, некоторое время топчется на месте, одной рукой открывает дверь, затем опускает Зосю на землю.

Она раздвинула головой концы одеяла, увидела: отец в сарае торопливо разматывает старую веревку. Быстро и проворно, так, что Зося не успела даже опомниться, опутал одеяло веревкой, точно сноп, придвинул живой сверток к стене. Вышел. Вернулся в сарай, достал торбу, начал что-то поспешно запихивать в нее. Немецкий автомат… патронные обоймы… Завязал торбу, огляделся вокруг.

В этот момент за воротами послышался рокот мотора. Знакомый голос окончательно вывел Зосю из забытья. Она рванулась всем телом, попробовала подняться. А-а-а!..

Отец мгновенно выхватил из торбы автомат, припал к двери. Зосю оглушил дробный грохот выстрелов. Очереди гремят одна за другой. Отец вставляет в автомат новую обойму. Вновь выстрелы. Теперь стреляют и за воротами. Пули цвякают о стропила, о стену. На Зосю падают трухлявые щепки, сухая глина. Она высвобождает, наконец, одну руку, старается зубами развязать узел веревки. Отец поворачивается к ней. В его глазах — свирепый блеск, губы белые как бумага. Направляет на нее автомат и… тут же замертво валится наземь.

Зосю развязали. Крепкие солдатские руки помогли ей подняться. Вокруг стояли военные — полковник в длинной шинели, еще один офицер, несколько солдат.

— Пройдемте к крыльцу, там посуше, — говорит полковник. — Вы можете идти, Зося?

У нее подгибаются ноги, по всему телу — словно ожоги. Полковник бережно поддерживает ее под руку. Они останавливаются возле крыльца. Дует свежий ветер, пьяняще пахнет влажным спорышей.

Окончательно придя в себя, Зося внимательно смотрит на полковника. Узнала. Тот самый, который когда-то давно, больше года назад, прилетал в партизанский отряд с Большой земли, беседовал с ней, давал задание. Полковник, в свою очередь, приветливо смотрит на Зосю.

— Мы приехали за вами, и, кажется, вовремя.

— Я ждала…

Зося повернулась лицом к открытым настежь воротам. Возле стоявшей перед домом грузовой машины суетились солдаты, кого-то укладывали в кузов: не то раненого, не то убитого. Кто он? Так это же командир партизанского отряда Плужник! Что с ним? Голова безжизненно свисла вниз, полушубок расстегнут. Видно серую рубаху, воротник потемнел от крови. Неужели убит?

Заметив, как побледнела Зося, полковник взял ее за руку, слегка притянул к себе и, сурово сдвинув брови, пояснил, что Андрею Севериновичу уже ничем не помочь, он погиб от первой автоматной очереди.

Там же, за воротами, Зося увидела забрызганный грязью «виллис».

— Пора ехать, товарищ Становая, — сказал полковник, направляясь к машине. Когда «виллис» тронулся, он глуховатым голосом добавил: — Вас ждут. Сегодня вам необходимо быть в Корсуне.

— Товарищ полковник, разрешите…

Зосе очень хотелось, чтобы ее завезли в Ставки. Не надолго, только на один час, ну хотя бы на полчаса, не больше. Но полковник, будто догадываясь, о чем она собирается просить, взял ее маленькую руку в свои шершавые ладони, с чуть заметной печалью в голосе повторил:

— Вас ждут, товарищ Становая. Дорог каждый час!

Сегодня Зосю тоже ждут. Ждут ровно в десять. Время не абстрактная сущность, особенно на войне. Зося прекрасно знает, что такое точность, что такое минута, даже секунда. Если бы тогда, в сарае, обезумевший от бессильного гнева отец обернулся к ней на секунду раньше, последняя его автоматная очередь досталась бы ей. Если бы Андрей Северинович подошел к воротам на секунду позже, он, возможно, не был бы убит.

Достаточно секунды, чтобы кто-либо из эсэсовцев окликнул ее, Зосю, и со зловещей улыбкой приказал пройти в гестапо. Только одна секунда, и может произойти страшное, непоправимое.