Сильные женщины. Их боялись мужчины

— Если откровенно, то я особенно-то и не ощущаю себя в искусстве. Так что чего мне бояться? По молодости лет мне ужасно хотелось играть, я плакала, когда не давали роли, не утверждали в фильме. С годами голод проходил, я помудрела и поняла, что есть-таки человеческая судьба. И характер. Вот и дается этому характеру шанс. И этот шанс можно использовать, а можно и пропустить. И я подумала про себя: характер у меня сильный и, если судьба что-нибудь подкинет, я непременно воспользуюсь. Не упущу. И с тех пор ничего не боюсь. Я ушла из Таганки, организовала свой театр, много пробыла за границей. Я работала на износ. И устала. Устала ездить, устала входить в чужую реальность, в чужую душу. Ведь себя я никогда не играла. И я решила все бросить, бросить театр. И с этим решением мне стало как-то спокойнее. Отказалась этим летом от всех гастролей, правда, ситуация совпала с обострением болезни. Со мной случаются рецидивы закостенелого недуга. Быть может, отчасти поэтому я и стала фаталисткой. И вдруг Анатолий Васильев обращается ко мне с просьбой выручить его в спектакле «Дон Гуан», который он должен отвезти во Францию. И я с ходу ввожусь сейчас в роль — не хватило у меня сил отказаться. Так что 5 декабря уезжаю снова на месяц в Париж.

– Что такое для вас Париж? Наверное, банальный уже «праздник, который всегда с тобой»?

— Вы знаете, раньше я растягивала все приглашения: месячное — на два, трехмесячное — на четыре. А сейчас вот поеду и, наверное, буду рваться скорее в Москву. С возрастом нас тянет домой. В свою нору.

– Кстати, еще одна недавняя потеря — Жан Марэ. Вы ведь были знакомы?

— Когда он умер, я была в Швейцарии, и меня также попросили рассказать о нем. Мы познакомились, когда однажды после нашего таганковского спектакля, это было много лет назад, он зашел к нам за кулисы. Мне тогда показалось, что он не похож на актера. В нем не было почти никакой актерской аффектации — ведь за кулисами комплименты всегда более завышены. А тут все было естественно, в норме. Марэ был Человеком. Добрым, теплым.

– Алла Сергеевна, хочу спросить у вас: какой вам видится великая Марина Цветаева, стихи которой вы любите читать со сцены?

— О, коротко не скажешь! Цветаева завораживает, она почти мистически вводит читателя в свой мир. Вот у кого было и впрямь трагическое мироощущение. Ну и, конечно, ее поэзия — авангард, мощный, сильный.

– Кстати, Марина Ивановна любила, как ни странно, всяческие украшения, бусы, кольца. Простите, я заметил, что на вашей руке нет обручального кольца. Вы не замужем?

— Замужем, и много-много лет. Мы живем втроем, отец мужа, которому 94 года, и он еще наш секретарь по телефону. На улицу уже давно не выходит, не хочет. У меня есть мама, ей 85 лет, она живет отдельно. И даже еще работает. В университете. Ничего не поделаешь, привычка работать, не быть в тягость. Другое, то самое поколение. Увы.

– Как-то в одном интервью вы обмолвились, что можете, бросив театр, вовсе не работать. А как же жить в наше тяжелое время?

— А я в жизни очень аскетична. Мы с мужем поженились рано и лет, наверное, десять мыкались по углам и чужим квартирам. И ничего, я привыкла.

– В каком все-таки театре мира вам бы захотелось нынче отыграть сезончик?

— Увы, уже ни в каком.

– Скажите, вас не раздражает нынешняя попсовая суета в искусстве, в эстраде, да и в театре тоже? Например, размиллионнотиражированная народная любимица Алла Борисовна со своим «зайкой» Филиппом?

— Да вроде бы не раздражает. Пугачева — талантливая яркая певица. И потом, у нас нет института, театра звезд. А он необходим.

– Я смотрю по стенам вашей обители и повсюду узнаю работы художника Анатолия Слепышева. Вы любите его творчество?

— Да, люблю его и ценю. Он настоящий живописец, настоящий!

– Чуть не забыл — ведь вы по диплому политэконом. Растолкуйте, вылезем из дефолтов и «перешивок » неплатежей?