Сильный яд

— И когда же это началось — когда кузен в него вцепился?

— Года два назад, может, чуть больше. Позвал его на ужин или что-то вроде того. Как только я увидел этого Эркарта, я понял, что он разрушит тело и душу Фила. Он — в смысле Фил — хотел свободы, чтобы было где развернуться, а с женщиной, кузеном да еще отцом на заднем плане — какая уж там свобода! Ладно, поздно теперь плакать. Остались книги, и это лучшая его часть. Он завещал мне о них заботиться — в конце концов. Гарриет Вэйн все-таки осталась с носом.

— Уверен, теперь его наследие в надежных руках, — сказал Уимзи.

— Но если задуматься, как много он еще мог создать, — произнес Воген, обратив к лорду Питеру свои отчаянные, налитые кровью глаза, — то сразу хочется перерезать себе глотку, правда ведь?

Уимзи согласился.

— Кстати, — сказал он, — вы же в последний день все время были с ним, вплоть до того как он отправился к кузену. Как думаете, у него не могло быть чего-то вроде яда? Не хочу показаться жестоким, но ведь он был несчастен, и как ни ужасно предположить, что он мог…

— Нет, — сказал Воген, — нет. Клянусь, он этого не делал. Фил бы обязательно мне сказал, в те последние дни он очень доверял мне. Делился всеми мыслями. Из-за этой стервы он ужасно страдал, но он бы ни за что не ушел, не сказав мне, не попрощавшись со мной. И к тому же — почему яд? Он выбрал бы другой способ. Я мог бы ему дать…

Он сам себя оборвал и взглянул на Уимзи, но, не найдя в его лице ничего кроме внимания и участия, продолжил:

— Мы говорили с ним о лекарствах — гиосцин, веронал и тому подобное. Он сказал: «Райленд, если я когда-нибудь решу уйти, ты укажешь мне путь». И я бы указал — если б он захотел. Но мышьяк! Думаете, Филипп, который обожал красоту, выбрал бы мышьяк, это орудие провинциальных отравителей? Это совершенно исключено.

— Да, не самый изысканный вариант, — согласился Уимзи.

— Смотрите, — прохрипел Воген, который все это время запивал икру порядочным количеством бренди и все больше расходился, — вот, посмотрите!

Он достал из нагрудного кармана небольшую бутылочку.

— Это я припас до тех пор, пока не закончу редактировать книги Фила. Я всегда ношу ее с собой — это утешает. Успокаивает. Классика: уйти через ворота из слоновой кости — меня же воспитали на классике. Эти подняли бы меня на смех — не говорите им, что я вам сказал, — надо же, до сих пор помню: tendebantque manus ripae ulterioris amore, ulterioris amore.[46] Как же там было… души, как осенняя листва, пластами устилали лесные Валамброзские ручьи…[47] а, нет, это Мильтон… amorioris ultore… ultoriore… черт! бедный Фил!

Мистер Воген разрыдался и нежно погладил бутылочку.

Уимзи, у которого от шума разрывалась голова и в ушах гудело, будто он сидел в машинном отделении, осторожно поднялся и отошел. Кто-то затянул венгерскую песню, плита уже раскалилась добела. Жестом он дал понять Марджори, что с него хватит. Она сидела в углу в окружении нескольких мужчин. Один из них, видимо, читал ей собственные стихи, придвинувшись к ее уху вплотную, другой же под одобрительные возгласы остальных что-то рисовал на обратной стороне конверта. Весь этот шум сбивал певицу, которая в конце концов остановилась посреди такта и в бешенстве закричала:

— Сколько можно! Все галдят! Прерывают! Это невыносимо! Я сама себя не слышу! Прекратите! Я начну с самого начала.

Марджори вскочила с места, извиняясь.

— Я такая бессовестная — извините, Нина, что плохо слежу за вашим зверинцем, — мы совершенно несносны. Мария, простите, я сегодня не в духе. Наверное, лучше заберу Питера и сбегу. Заходите ко мне как-нибудь, дорогая моя, и спойте, когда мне будет получше и я свободнее смогу с вами разговаривать. Спокойной ночи, Нина, было ужасно весело, а вы, Борис, знайте — это лучшее из всего, что вы написали, правда, я не все расслышала. Питер, объясни всем, что я сегодня совсем не в настроении, и забери меня отсюда.

— Чистая правда, — отозвался Уимзи, — сами понимаете, нервы, так что какие уж тут манеры.

— Манеры, — неожиданно взревел бородатый господин, — это буржуазно!

— Полностью с вами согласен, — сказал Уимзи. — Та еще дрянь, одни бессмысленные ограничения. Пойдемте, Марджори, или мы скоро докатимся до вежливости.

— Значит, так, я начну опять с самого начала, — объявила певица.

— Фух! — выдохнул Уимзи уже на лестнице.

— И не говорите. По-моему, я просто святая, что все это выношу. Зато вы встретились с Богеном. Скажите, забавный экземпляр, такой тюфяк?

— Да. Но думаю, он не мог убить Бойза. Мне нужно было на него посмотреть, чтобы убедиться. Куда дальше?

— Попробуем заехать к Джои Тримблсу. Там обосновалась вся оппозиция.